Талант и поклонники, или История Марианны Коварской, родившейся под знаком Козерога

— Машка, расскажи по порядку — когда вы разошлись, что случилось? Он мне ничего не сказал, он не имел права, это… Маша, ну мы же друзья, ну ты же знаешь, что я твой друг, что же ты… Ты сама почему не позвонила, не рассказала? Бред какой…

— Мы разошлись на следующий день, после того как были у тебя.

Бедный Борька.

— Я не понимаю. Правда не понимаю, ведь было же все так хорошо.

— Ну, тогда было хорошо, а потом разошлись.

— Он тебе изменил, да?

Быстрый вопрос. Знает или догадывается? Но, с другой стороны, это же достаточно стандартно.

— Почему он мне, а не я ему?

— Потому что я тебя видел накануне. Потому что я тебя знаю. Ты не могла.

— Ты и меня уже не знаешь, и его, может быть, это я как раз хочу…

— Я его знаю, я знаю, что он тебя любит! Машка, прости его! Ну если даже изменил, ну прости!

— Ты так уверенно говоришь — ты знаешь, что у него были другие женщины?

— Да не знаю я ничего! Но, Маша, ну все бывает, ну с кем ни разу не было?! Ну по пьяни, может быть, ну все же может быть в жизни, ну мужик, ну сволочь, конечно, скотина — но что ж! Да я ему сам морду набью, но… Ты же гордая, принципиальная, чистая — ты не можешь этого пережить…

— Почему ты думаешь, что по пьяни один раз?

— Потому что иначе быть не могло, я тебя уверяю. Я его знаю, он же тебя любит!

— Боря, ты действительно ничего не знаешь или прикидываешься?

— Машка…

— Что «Машка»?

— Машка… Я не знаю, как сказать. Если у него была… любовница, я действительно набью ему морду.

Может, кстати, у него и была любовница, постоянная, ведь наверняка же ему кто-нибудь все-таки нравился из тех, кого он встречал. Может, ее он не снимал на пленку, и все было по-другому. А может, и не было. Я этот вопрос пыталась решить уже из чисто утилитарных соображений — в романе я своему герою любовницу нашла, много кого ему нашла — а вот как в жизни было у Сережи, это надо у Сережи спрашивать. Были ли у него время и силы на любовницу, не были ли? Я сейчас рассуждаю отстраненно, спокойно, как будто это все не про моего мужа, а про совершенно чужого человека говорится. Я уже превратила его в персонаж. Мне уже все равно.

— Боря, я тебе сейчас расскажу, как все было, если ты мне скажешь правду. Скажи мне, знал ты это или не знал, хорошо? Ты мне можешь солгать — Сергей же мог, оказывается, врать так, что я ничего не замечала — и если ты мне соврешь, я скорее всего этого не пойму сразу. Ты же тоже адвокат, ты тоже, наверное, врать умеешь, когда нужно. Но я тебе верю сейчас — если соврешь, я потом это пойму когда-нибудь, и уже верить тебе не буду. Дай слово, что скажешь правду.

— Даю. Маша, я не понимаю, ты про что вообще? Даю, даю слово.

— Даешь слово, что скажешь мне, знал ты это, то, что я сейчас скажу, или нет, хорошо?

— Даю слово, что скажу правду. Конечно.

Ну вот. Как бы это покороче сформулировать? Чтобы без соплей. Чтобы не рассказывать все. Потому что даже если Борька такой же и делает все так же — не надо ему рассказывать, как мы расставались, не надо ему этого знать. Он — у меня почему-то такое ощущение — еще слишком маленький для этого. И ему жениться сейчас. Пусть это будет не про семью, а про работу. Это ведь и есть про работу. А как мы расставались — это наше с Сережей личное дело.

— Боря, я встретила женщину, жену вашего клиента. Она сказала мне, что Сергей взял у нее деньги, якобы для взятки, судье, и потом переспал с ней, и сделал запись, как он с ней спит, и когда потом этого человека осудили, он показал ей кассету и сказал, что он всем все расскажет, если она пойдет в милицию.

Борька сидит уже не бледный, а совершенно зеленый. Он молчит. И я молчу.

— Знал ты, что он делает такие вещи? Не про этот конкретный случай — вообще знал?

Он начинает отвечать, но скрипит, как ржавые ворота, хрипит и кашляет, поперхнувшись.

— Его оболгали. Он не мог этого сделать. Она просто отомстить тебе хотела. За мужа.

— Нет, Боря, его не оболгали. Потому что я видела эту кассету. Я нашла ее сама, на следующий день после того, как мы были у тебя. А женщину я встретила случайно, много спустя. Я узнала ее по той записи, я ее заставила мне все рассказать, ей от меня ничего не было нужно. И кассета, кстати, была не одна. И женщин на этих кассетах было несколько.

Мы молчим. Я начинаю дрожать — от холода, и от того, что держать себя в руках мне все-таки удается с трудом — когда я рассказываю это, я переживаю все заново. И я вижу, что Борька тоже дрожит.

— Ты знал?

— Нет.

— Ты мне слово дал.

— Нет, я не знал. У тебя есть эти кассеты?

— Нет. Сергей забрал их и потребовал, чтобы я ничего никому не рассказывала, никому, и тебе тоже, чтобы я с тобой больше не встречалась. Это было условие нашего развода. Он не хотел меня отпускать, я сама ушла.

— Я не знал.

— Ты не знал, что он записывал на пленку, не знал, что он с ними спал или не знал, что он брал деньги?

Я окончательно превращаюсь в «плохого следователя». Я смотрю на себя со стороны и ужасаюсь. Сейчас я способна на самое мерзкое — я уже «выбиваю» из него правду.

— Я ничего не знал.