Теперь надо искать Ивана. Все это время я думала о том, как ему сказать — да так и не придумала. В принципе мне даже ничего от него не нужно было — деньги у меня пока есть и, надеюсь, будут. Хотя кто знает — с расходами на врачей аванс мой быстро улетучится, роман пока не принят, закажут ли мне еще — никто не знает, да и смогу ли я вообще, поглупевшая, как глупеют, говорят, все во время беременности, писать дальше — никому не известно.
А потом-то и вовсе будет не до того, чтобы писать. А кроме этого я по-прежнему ничего не умею. Значит, если писать не получится, буду в лучшем случае сидеть где-нибудь, как Людмила, и править чужие тексты. Кстати, беременная я вряд ли подойду издательству в качестве «нового лица», и директор их перестанет смотреть на меня как раньше, а следовательно, контракт под вопросом. С директором я и не разговаривала с того вечера, и что он обо мне сейчас думает, не могу даже вообразить. Но сейчас все это опять же не важно.
Я приезжаю к нему домой, поднимаюсь на третий этаж — дом старый, лифта нет, но ходить-то мне пока еще не трудно, пока все как раньше. Дверь мне открывает соседка, и я прохожу к Ивану под аккомпанемент ее традиционных комментариев.
— Здравствуйте, Марья Петровна!
— Здравствуй, блядь.
— Погода хорошая сегодня, Марья Петровна, солнце, тепло.
Ко всему можно привыкнуть и начать относиться с юмором.
Иван сидит на полу, на матрасе, разбирает груду каких-то старых снимков. Показывает мне пачку.
— Вот, гляди какая хреновина.
— Господи, что это?
— Заказчик принес. Хочет, чтоб вот этим сайт оформить.
— А что это вообще — порнография или сборочный цех шарикоподшипникового завода?
Я уже почти научилась говорить с ним на этом быстром, ироничном языке. Почти всему уже научилась и стала почти уже как они все. Тем более что я пишу роман, я «принята в цех», у меня самый крутой парень, какого только можно найти — и я очень стараюсь.
— Почти сборочный, почти шарикоподшипникового. Нет, тут интересные вещи попадаются — есть из чего выбрать.
Я сажусь к столу — на единственный стул у компьютера.
— Чего так сидишь, раздевайся. Чаю хочешь?
— Нет, не хочу. Мне тебе надо одну важную вещь сказать. Можешь оторваться?
— Могу. Что за вещь?
— Я беременна.
Он убирает фотографии в пакет, открывает окно, садится на подоконник и достает сигарету. Щетина, мягкие чуть взлохмаченные волосы. И глаза — непонятного цвета.
— Давно узнала?
— Сегодня. То есть позавчера — но надо было проверить, точно ли так.
— Ясно. Ты не предохранялась?
— Нет. Ты тоже ведь не предохранялся.
Он делает вид, что не волнуется. Что не переживает.
— Заразы я не боюсь — все равно не убережешься. А таблетки, я думал, ты принимаешь.
— Нет, не принимаю. Мне все равно не удавалось забеременеть. Никогда не удавалось. Я даже об этом не думала.
— А сейчас, значит, удалось.
— Да. Я не нарочно, это же получилось само. Что скажешь?
Он курит.
— Скажу, что детей я сейчас заводить не планирую. Делай аборт.
Вот она, та самая фраза. Та фраза, на которой все должно было закончиться. Как будто я с самого начала это знала.
— Ты уверен, что не хочешь ребенка?
Как я ни готовилась, этот вопрос дается мне с трудом. Как ни готовишься, все равно есть надежда. И надеешься все равно до последнего на то, что надо будет спросить: «Ты уверен, что хочешь?» — а не то, что я сейчас через силу спрашиваю.
— Уверен. Дети мне сейчас не нужны. Дети — это зависимость. Я не хочу зависимости. Если я сейчас буду думать о детях, ни мне, ни кому другому не будет от этого никакой пользы. Извини, я понимаю, что тебе хотелось бы другое услышать — но я тебе говорю как есть. Я не хочу детей, по крайней мере сейчас. У меня нет ни денег, ни желания — а без желания ничего не получится. Я не хочу жениться и не хочу заводить детей, сейчас.
Такое ощущение, что он заставляет себя через силу произносить сейчас все вот это. Все эти жесткие, нет, не жесткие, жестокие «правильные» слова.
— Иван, заводят рыбок в аквариуме! А жениться не обязательно.
— Не обязательно ставить штамп в паспорте — вот это не обязательно. Если ты родишь — я должен буду иметь к этому отношение. Ты придешь ко мне, расскажешь, как тебе тяжело — потому что тебе будет тяжело — потом надо будет пеленать, кормить, сидеть, надо будет его нянчить и зарабатывать деньги одновременно, нужно будет нанимать няню, ездить на дачу — ты одна все это делать не сможешь — значит, это должен буду делать я. Я говорил тебе, что зарабатывание кучи денег не входит в мои планы на ближайший период.
Рука у него дрожит, почти совсем незаметно, пепел ровным прямоугольником падает на пол.
— Но у меня сейчас есть деньги.