Талант марионетки

Закончить ей не позволил их смех: Дениз захихикала, голос Николь звенел как колокольчик, и даже Жаннет побагровела и прикрывала рот ладонью, чтобы скрыть ухмылку. Жюли чувствовала, что сказала что-то не то, но они же сами спросили!

– Нравишься… Разумеется, нравишься! – смеялась Николь.

– Как и все мы, – добавила Дениз. – Но только как подружки. Потому что молодые люди нравятся ему куда больше, так что в каком-то смысле его можно назвать нашим соперником!

– Или соперницей, – сквозь слезы проговорила Николь. – Боже, ну и насмешила! Себастьен, вы подумайте!

К щекам Жюли прилила краска.

– О… – только и сказала она, – я думала… – Нет, она, конечно, слышала о таком явлении. Но это оказалось так неожиданно… Надо же, Себастьен! Кто бы мог подумать!

– Не слушай их, – улыбнулась ей Дениз, – он и правда такой милый, что недолго потерять голову.

– Зато он единственный, с кем девушка может чувствовать себя в полной безопасности даже раздетой. Хотя, кто знает – может, это изменило бы его мнение о женщинах! – Кажется, Жаннет позабавила эта мысль.

– Даже не пытайтесь, – Николь улыбнулась уголком рта. – Я уже пробовала. – Она подмигнула с таким видом, что в костюмерной раздался еще один взрыв смеха. – Но все, чего от него можно дождаться, это утешений и советов. Тут ему нет равных!

– Все же жаль, что мы лишаемся некоторых мужчин. Спорю, из него вышел бы неплохой любовник, – вздохнула Николь.

* * *

На улице медленно темнело: сумерки опускались на город и расползались по его улицам. Вокруг фонарей дрожали пятна желтого света, а в домах одна за другой загорались лампы. Парижане спешили по своим столичным делам, почти сметаемые с тротуаров вместе с опавшими листьями.

У Театра Семи Муз, как обычно, царило оживление. Сегодня давали «Кукольный дом», и до начала спектакля оставалось совсем немного времени. Окутанные ароматами духов дамы в вечерних нарядах и меховых накидках в сопровождении кавалеров вплывали в распахнутые двери. В фойе на первом этаже предлагали шампанское, а на третьем, в комнате без окон, далеко от сцены и зала, уже который час шла репетиция.

Постигнуть не могу, как ты в ту ночь

С рассудком вместе жизни не лишился, —

повторяла Корделия. В пятый раз или в десятый, она уже не помнила. Ее отец и сестры давно ушли, кто играть в сегодняшнем спектакле, кто домой, и она говорила сама с собой, снова и снова, а режиссер подавал реплики за всех остальных: за Лира, Кента, врача, но чаще – за самого себя.

Он сидел на своем привычном месте в первом ряду, закинув ногу на ногу и опустив взлохмаченную голову на грудь. Иногда Жюли казалось, что он задремал, и тогда она останавливалась, чтобы передохнуть, но Дежарден, как ни в чем не бывало, повторял:

– Продолжай!

Последнюю сцену они репетировали битых два часа, тогда как всем составом начали в десять утра. Это происходило снова и снова, день за днем. В метро по дороге домой Жюли повторяла свои тексты, она засыпала с речью Корделии на губах и просыпалась ночью в холодном поту и дрожа от неведомого страха.

Ну, как здоровье ваше?

Как вашему величеству здоровье?

– Что? Что ты сейчас сказала? – Дежарден поморщился и поднял на нее тяжелый взгляд. Режиссер тоже выглядел уставшим, глаза покраснели, и он раздраженно постукивал авторучкой по подлокотнику своего стула.

«Отпустите меня», – хотелось попросить Жюли, но она понимала, как по-детски будут звучать эти слова.

– Как вашему величеству спалось? – поправилась она.

– Тебя совсем не интересует все это, правда? Тебе ведь все равно, что случится с Лиром, умрет ли он, сойдет с ума, – это же видно. О чем ты думаешь?

Она стиснула зубы и промолчала. Лир уже, наверное, дома, давно стал Марком Вернером, влез в домашний халат и читает вечернюю газету, сидя в мягком кресле. Или ужинает в каком-нибудь красивом месте вроде «Глориетт». От мысли об ужине она вспомнила, что сегодня с утра не ела ничего, кроме перехваченной наспех булочки в буфете. Стрелки часов на стене со скрипом достигли цифр восемь и двенадцать и встали.

– Я могу повторить, – ответила она и набрала в грудь воздуха.

Несколько коротких фраз – и она будет свободна. Дальше наступает звездный час Лира, и эту сцену Марк Вернер отыграл нынче блестяще. На ее глазах сегодня рождалось настоящее чудо, и творцами его были живые люди – пожилой, улыбчивый Вернер в роли Лира и суровый, шумный, но совершенно невероятный Жером Дежарден. Глядя на то, как холодные, сухие строчки давнего текста оживают, Жюли чувствовала себя еще более бездарной и никчемной. Слова путались в голове и не имели совершенно никакого смысла, когда покидали ее пересохший от постоянного говорения рот. Она облизнула потрескавшиеся губы и быстро закончила:

– Вы знаете меня?

– Ты пропустила реплику Лира, – заметил Дежарден.

– Его все равно здесь нет.

– Тебя тоже. Корделии я уже давно не вижу!

Он молча поднялся со своего места, собрал разложенные вокруг вещи и натянул потрепанную кожаную куртку: