Талант марионетки

Но на «Барабаны в ночи» театр не слишком тратился – может, это и было одной из причин того, что никто не возражал против этой постановки. Даже Жан-Луи Морель, который всегда так ревностно относился к любым затратам. Если бы финансовому управляющему взбрело в голову хоть раз явиться на репетицию, скромность обстановки на сцене, без сомнений, пролилась бы бальзамом на его скупое сердце. Декорации выглядели так, будто режиссер извлек неказистую мебель из старой кладовой, где хранят отжившие свой век вещи. Доска, изображающая барную стойку, пара табуретов да окно в глубине, через которое лился тусклый свет, – вот и вся небогатая обстановка. Впрочем, ради сценической достоверности Морис Буше был способен на многое – даже рыться в пыльном хламе.

Костюмы тоже не отличались изысканностью: утрированно блеклые, грубые платья у женщин, у мужчин – пиджаки с заплатами. Блестящие скрипучие сапоги Мурка, жениха главной героини, были единственным свидетельством его достатка. Образ Краглера, которого играл Этьен, разительно отличался от холеного и самодовольного Мурка. Кто бы сейчас узнал его красивое лицо под этой искаженной горем и отчаянием гримасой? Спектакль был свежим, его премьера состоялась только в прошлом сезоне, но Этьен с видимым удовольствием снова и снова возвращался к этой роли – тяжелой, давящей, обнажающей неприглядные стороны человеческого характера. Но не грим и поношенная солдатская форма превращали актера в кого-то иного. В нем зажигалась внутренняя искра, и он становился другим человеком, примеряя на себя персонажа, как другие меряют костюм. То, над чем многие актеры бились днями и годами, изнуряя себя долгими часами репетиций, всегда давалось Этьену само собой.

– Разве тебе не прострелили лицо?

Он пытливо вглядывался в глаза Анны, которую играла Аделин Баррон. Рядом с его обезображенным лицом она выглядела особенно светлой и чистой. Вероятно, Буше нарочно поставил их в пару, чтобы этот ужасающий контраст бросался в глаза.

– Почему ты так странно на меня смотришь? – Слова медленно падали тяжелыми каплями. – Разве у меня такой вид? Я пришел к тебе, как старый пес. – Ему было трудно говорить. – Кожа у меня как у акулы, совсем черная. А я ведь был как кровь с молоком. И кровь сочится все время, бежит и бежит. – Он с таким ужасом коснулся своей кожи, точно на ней и правда была кровь.

Горечь, которую испытывала Анна от его слов, отпечаталась на ее лице.

– Андреас! – Возглас исходил из самого сердца Аделин.

Остальные молчали, следя за репетицией. Народу в зал набилось не так уж много, но из-за того, что все расселись полукругом поближе к сцене, кое-кто даже на полу, пьеса шла на небольшом пятачке. Но двум актерам этого казалось вполне достаточно.

Резкий текст, который вкладывал Бертольд Брехт в уста своих персонажей, частенько казался грубым, но Буше всегда настаивал на том, чтобы актеры подчеркивали все хлесткие фразы, – и в этом Этьен был с ним согласен. Морис был младше его самого, обладал внешностью студента и не возвышался над ними, как Дежарден, а скорее смешивался с актерами. Но тем не менее к молодому режиссеру прислушивались. За ним хотелось следовать, невзирая на его внешнюю легкомысленность.

– Дай мне руку. Ты думаешь, я привидение? Подойди ко мне, дай мне руку. Ты не хочешь подойти? – Краглер тяжело ронял неуклюжие, неловкие слова, лишь бы не дать тишине повиснуть между ними. Он неловко поднял руку, чтобы дотронуться до бывшей возлюбленной, но тотчас опустил. Анна смотрела на него как на чужого. – …У меня плохой вид. Я долго был в соленой воде. Во всем виновата багровая луна.

– Да. Хорошо. – Голос режиссера негромко прорезал наступившую тишину. – Перерыв десять минут.

Аделин выдохнула, потом прикрыла глаза и улыбнулась. Кивнув Этьену, она отошла в угол и присела прямо на стол, сдвинув в сторону ворох громоздившихся там вещей. Она извлекла из сумочки круглую серебряную пудреницу и принялась что-то поправлять у себя на лице воздушными касаниями пуховки. Марианна, которая сидела на единственном стуле, положив ногу на ногу, подняла на нее глаза.

– Как тебе только удается держаться во время всех этих ужасных сцен? – Она изобразила на лице сочувствие. – Такой странный текст! Если честно, то половина моих реплик вообще кажется бессмыслицей.

Аделин улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках.

– Ну он как-то сам собой запоминается, – ответила она, не отрываясь от крошечного зеркальца. – Когда играешь, все становится совсем по-другому.

Марианна обвела взглядом зал и сбившихся в кучки актеров. От самой большой из них отделился Этьен и пошел в их сторону.