Талейран

Мармон помчался в Версаль, чтобы провести смотр войск и попытаться объяснить им обстоятельства, в которые они попали, но не успел он тронуться в путь, как ему сообщили о вспыхнувшем большом восстании. Солдаты кричали, что их предали. Генералы бежали, а войска двинулись на соединение с Наполеоном. Мармон решил, что должен восстановить дисциплину и спасти их. Ускорив свое движение, он достиг Версальской заставы, где нашел всех генералов; корпус же шел сам по себе в направлении Рамбуйе. Генерал Компан закричал:

— Берегитесь, господин маршал, солдаты встретят вас выстрелами!

— Господа, вы вольны остаться, — ответил Мармон, — если вам так хочется. Что касается меня, то мое решение принято. Через час я либо погибну, либо заставлю их признать мою власть.

Догнав колонну, он приказал войскам остановиться. Приказ был выполнен. Мармон спешился и вошел в первую группу офицеров, которая стояла на его пути. Он говорил эмоционально, с жаром и воодушевлением. Затем в других группах офицеров он повторял то же самое, поручая им передавать свои слова солдатам. В конце концов корпус взялся за оружие и закричал:

— Да здравствует маршал! Да здравствует герцог Рагузский!

Затем он двинулся в район Манта, где Мармон предписал ему разбить лагерь.

6 апреля рано утром полномочные представители вернулись из Парижа в Фонтенбло. Они доложили Наполеону о том, что союзники в конечном итоге отказались от признания прав династии Бонапартов на престол. Выслушав их рассказ, Наполеон подошел к столу и подписал акт отречения.

На этот раз Наполеон написал следующее:

Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон есть единственное препятствие к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и своих наследников от трона Франции и трона Италии, потому что нет такой личной жертвы, даже жертвы жизнью, которую он не был бы готов принести в интересах Франции[423].

При этом всю вину за подобный исход Наполеон возложил на маршала Мармона (кто-то же должен был в очередной раз быть виноватым в его поражении). В отчаянии Наполеон кричал:

— Несчастный не знает, что его ждет! Его имя опозорено! Поверьте мне, я не думаю о себе, мое поприще кончено или близко к концу… Я думаю о Франции! Ах, если бы эти дураки не предали меня, ведь я в четыре часа восстановил бы ее величие, потому что, поверьте мне, союзники, сохраняя свое нынешнее положение, имея Париж в тылу и меня перед собой, погибли бы! Если бы они вышли из Парижа, чтобы избежать этой опасности, они бы уже туда не вернулись. Этот несчастный Мармон сделал невозможной эту прекрасную развязку…

Как видим, «козлом отпущения» и главным виновником наполеоновской катастрофы 1814 года стал ни в чем не повинный маршал Мармон. При этом, как отмечает историк Луи Бастид, «Мармон не предал. Он возражал против смены флага, так как хорошо понимал, что армия с трудом сможет отказаться от тех национальных цветов, с которыми она так часто ходила навстречу победе»[424].

Въезд в Париж графа д’Артуа

Тем временем, находясь в Фонтенбло, Наполеон предпринял попытку самоубийства. Это случилось именно в то время, когда младший брат Людовика XVI граф д’Артуа совершил свой въезд в Париж — 12 апреля 1814 года.

Будущему королю Франции Карлу X (на трон он взойдет через десять лет) в это время было 56 лет. Принц Шарль Филипп де Бурбон, получивший при рождении титул графа д’Артуа, был человеком не слишком усердным в науках, легкомысленным и упрямым. В этом отношении он оказался полной противоположностью своему более благоразумному и основательному старшему брату — графу Прованскому, вошедшему в историю под именем короля Людовика XVIII. С другой стороны, по свидетельствам современников, граф д’Артуа, в отличие от вечно страдающего от каких-то недугов Людовика XVIII, всегда был полон энергии, обладал изящными манерами и считался воплощением придворной элегантности. Короче говоря, граф д’Артуа слыл личностью яркой и противоречивой: он отличался рыцарским благородством и сердечной добротой, но при этом был связан множеством аристократических предрассудков и отличался ультрароялистскими взглядами.