— В тот вечер был еще кто-нибудь в вашей квартире? — спросил он, резко изменив тему разговора, опять в своей манере остро прищурившись, как снайпер перед выстрелом.
Опа! Вот она и всплыла, эта самая донная мина. И сразу же его вопрос дал мне массу информации для размышлений.
Майор не стал ходить вокруг да около, чтобы меня запутать, только по одной причине — он ЗНАЛ о моем вчерашнем разговоре с матерью Бет, которой я рассказал все, как на духу. А если знал, то понимал, что и с ним темнить я не буду — это чревато в любом случае, виновен я в исчезновении Лизаветы, или нет.
И еще одно, главное: мать Бетти все-таки заявила в милицию о пропаже дочери. Скорее всего, она сделала это вчера, сразу после того, как ушла от меня.
Но как получилось, что уже сегодня, прямо с утра, Ляхову доложили о происшествии? Почему именно ему? И с какой стати он взялся расследовать это исчезновение?
Ведь машину сыска не так просто закрутить, как кому-то кажется. Никто из оперов не побежит к начальству становиться в очередь, чтобы добровольно и как можно быстрее получить в производство еще одно дело — вдобавок к остальной дюжине.
А майор расследовал убийство с отягчающими обстоятельствами. Что предполагало полную отдачу в работе и минимум посторонних дел. Тем более, о пропаже девицы, которая запросто могла уехать со своим фраером куда-нибудь на юга, не поставив в известность ни подруг, ни родных.
Этот момент меня как раз и смущал.
— А зачем вам это? — спросил я, делая невинное лицо.
— Константин Георгиевич! — Впервые за время нашего непродолжительного знакомства мент вспылил; но тут же и остыл. — Извините… Мы не в бирюльки играем. Отвечайте на мой вопрос.
— Да вы и так знаете, что я был с девушкой. И вам уже известно, что она исчезла в то время, когда убивали Хамовича. Зачем тогда спрашивать?
— Почему, черт побери, я узнаю об этом лишь сутки спустя!? Почему вы тогда ничего мне не сказали!?
Я сокрушенно вздохнул и ответил:
— Я узнал, что Лизавета не пришла домой, на следующий день, после обеда… от ее матери. До этого у меня и в мыслях чего-то подобного не было.
— Но вы могли позвонить мне!
— Мог. Но не позвонил. Объяснять, с каких соображений, или не нужно?
Ляхов взял себя в руки и уже более спокойно сказал:
— Не нужно. Ваше заявление положили бы под сукно… до поры, до времени.
— Вот и я об этом. А как вы вышли на мать Лизы?
Майор посмотрел на меня, как рублем одарил.
— Нам все известно, — сухо изрек он сакраментальную фразу, которая бытует в правоохранительных органах всех стран мира.
Я изобразил восхищение и речитативом пропел дифирамб:
— Как здорово работает наша доблестная милиция! Никогда бы не подумал, что у вас так хорошо все поставлено.
— Да будет вам… — Майор все-таки допил свой кофе и отодвинул чашку в сторону, словно мы собрались сыграть на кухонном столе в какую-нибудь игру. — Перестаньте ерничать. Вы далеко не Иванушка-дурачок…
— И на том спасибо, — поспешил я вставить и свой колышек в его забор.
— И понимаете, — продолжал Ляхов, не обратив ни малейшего внимания на мой выпад, — что не настолько наша служба беспомощна и слепа, как показывают ее в некоторых современных фильмах. У нас есть свои секреты и достаточно эффективные методы и приемы ведения следствия.
— Да верю я вам, верю… — Я улыбнулся. — Только не нужно запугивать меня нечеловеческой эффективностью нашей родной милиции. Кстати, словечко из ораторского арсенала президента слямзили? Эффективность — главный его тезис.
Похоже, топтун принадлежал к ментовской «конторе». Наверное, он подслушал мой разговор с матерью Лизаветы и проследил, где она живет. А потом на сцену вышел Ляхов…
У меня даже на душе полегчало — что все это время я был под присмотром правоохранительных органов. Какой, никакой, а все-таки телохранитель, вспомнил я, как мужичок ловко швырнул Ваську Штыка.
Пусть он и не встанет не мою защиту, когда на меня полезет с ножом какой-нибудь убивец, но хотя бы потом схватит его и сдаст, куда следует.
И тут же сообразив, что мне от такой «заботы» ни холодно, ни жарко, я вмиг поскучнел. А затем мне в голову полезли разные мысли.
Почему Ляхов прицепил ко мне наружное наблюдение? У него что, появились веские основания для этого? Но это же чушь! Я чист и прозрачен, как горный хрусталь.
Погодь, погодь… А не мог я сотворить что-нибудь такое-эдакое во сне?
Я похолодел. Мне приходилось читать о лунатиках, о раздвоении личности — собственно, как и почти каждому образованному человеку — и я знал, что люди помимо своей воли могут иногда вытворять такие вещи, что даже страшно подумать.
Нет, не может такого быть! Потому что не может быть никогда. До сих пор ни я сам, ни мои родные, ни окружающие не замечали во мне подобных наклонностей, так почему они должны были проявиться в ночь перед убийством Хамовича?
— Давайте не будем пикироваться, — миролюбиво заявил опер. — Мне нужно, чтобы историю с исчезновением вашей девушки вы изложили письменно. Писчая бумага у вас, надеюсь, имеются?
— И авторучка тоже.
— Вот и отлично. Опишите все, в мельчайших деталях…