Талиесин

Он пел, и в небе проступали тихие сумерки, расползаясь над землей, словно влажное пятно. Харите казалось, что музыка рождается не на земле, а льется из хрустального источника, чище которого мир не ведал. Когда Талиесин пел, песня казалось живой, словно запертый в клетке редкий зверь высвободился и вернулся на свое законное место в царстве, что лежит вне мира людей, — более высокое, более утонченное, более прекрасное. В этой песне чудилась легкая печаль, еле слышное влечение, отзвук боли, такой нежной, что она лишь усиливает радость, не искажая ее, — как будто высвобождение песни из земной темницы приносит не только радость, но и печаль. Это не портило музыку, только придавало ей красоты.

Засияли первые звезды, песнь стихла на вечернем ветерке, но барда сменил соловей. Талиесин успокоил все еще дрожащие струны и отставил арфу со словами:

— Это тебе, Владычица озера.

— Я не хотела бы иного дара, — зачарованно отвечала Харита, — чем слушать тебя бесконечно.

— Тогда я буду петь тебе всегда, — сказал он и, наклонившись, поцеловал ее в губы. — Твое лобзанье всегда будем моим вдохновением. — Он заключил ее в объятия и притянул к себе.

Приложив палец к его губам, Харита сказала:

— Погоди, любимый, сейчас вернусь.

Она встала и подошла к реке, журчащей сразу за кольцом дубов. Талиесин подбросил хвороста в костер и, растянувшись на плаще, стал смотреть, как всходит луна и в глубоких складках ночного неба вспыхивают яркие звезды. Через некоторое время он услышал, как Харита напевает без слов, и поднял голову.

Она шла к нему. Сумерки преобразили ее простое платье в дивный наряд, а волосы, рассыпанные по плечам, сияли в серебряном лунном свете. Она медленно прошла по мягкой траве и встала перед ним.

— Мне нечего подарить тебе, кроме самой себя, — сказала она.

Талиесин взял ее за руку и улыбнулся.

— Харита, душа моя, в тебе моя радость обрела свою полноту. Больше мне ничего не надо. — И он обнял ее, и они легли на расстеленные плащи возле огня под сияющим звездами небом в чистом свете только что взошедшей луны.

И они соединились, и стали мужем и женой, и познали блаженство обоюдных ласк. Он дал ей тепло и нежность, она ему — силу и страсть; от их сочетания возгорелось святое и могучее пламя.

Когда соловьи на деревьях пропели полночному миру свою неземную песнь, супруги завернулись в плащи и заснули, не разжимая объятий.

Глава 14

Харита и Талиесин доскакали вдоль реки до того места, где устье расширялось, образуя Хабренский залив. Здесь, в рыбачьей деревушке, они сторговались, что за вечернюю песню и рассказ Талиесина с Харитой накормят, устроят на ночлег, а утром перевезут через залив в Каердидд.

В Каердидде Талиесин вновь пел за стол и кров и так каждую ночь. Порою вдобавок к миске с похлебкой и месту у очага он получал горсть монет, а то и золотой или серебряный слиток. Днем они ехали на северо-запад по римской дороге из Иски в Маридун, всякий раз получая ночлег — часто самый лучший — в обмен на свои песни.

Так они проехали пустынными холмами и зелеными лощинами Диведа, легко, весело, нежась в летнем тепле и лучах собственной любви. Талиесин шагал рядом с лошадью, опираясь на посох и пел, а холмы вторили его голосу. Он слагал гимны земле, небу и Богу Творцу. Он учил Хариту словам и мелодиям, и они вместе распевали в лад под огромным синим балдахином небес.

Наконец приехали в Маридун. Был ярмарочный день, мощеные улицы заполнили люди: одни тащили на продажу кур, вели овец, коров, лошадей, свиней, быков, которые громким кудахтаньем, блеянием, ржанием и мычаньем выражали свое недовольство; другие привезли зерно, вино, кожу, ткани, серебряные, золотые, медные изделия, а то и железные чушки, которым предстояло стать орудиями труда или войны.

Талиесин с Харитой проехали сквозь вонь и кутерьму к жилищу местного правителя — тот жил на вилле довольно далеко от города, на реке Тови. Вилла состояла из большой центральной части с портиком и двумя длинными крыльями. По одну сторону между крыльями располагался парадный двор, по другую — баня, окруженная кухнями, мастерскими и спальнями.

Недалеко от виллы на пригорке стоял храм — крохотное помещение, окруженное колоннадой. Из дыры в куполе поднимался черный дым.

Вилла была очень старой и давно уже перешла от потомков первого владельца к совершенно чужим людям, однако содержалась в порядке. Хотя красную глиняную черепицу и пришлось местами заменить шиферным сланцем, а одно из крыльев лежало в руинах, дворы были чисто выметены, а на наклонном земляном спуске у входа красовались новые перила.

— Здесь любят порядок, — заметил Талиесин, разглядывая внушительное строение. Он подмигнул Харите. — Посмотрим, любят ли здесь песни.

— Тебе стоит запеть, любовь моя, и ворота распахнутся перед тобой, серебряные монеты польются из кошельков, и золото посыплется тебе в ладони дождем. Зачем спрашивать, любезны ли песни хозяину здешних мест? Никто не устоит перед твоей арфой, и ты это знаешь лучше других.