Талифа-куми

На второе утро сидим мы с парнями у меня в кабинете. Вымотанные, высосанные. Кто-то дрыхнуть на диван завалился. Двое суток на ногах, тут свалишься. Я молчу. Думаю. Осознать пытаюсь, как такие наши усилия могли даром пропасть. А Семен Корнилов разговаривает с моим замом Костей Мееровичем.

— Мне эта поляна сразу странной показалась, — говорит.

— Это чем? — спрашивает Меерович, а сам лениво так медальон той девушки в руках крутит, будто прочитать на нем чего хочет. — Поляна как поляна. Тут таких мильен.

— Так-то оно так, — говорит Семен. — Только насекомых там слышно не было. Ни пчелы не жужжали, ни кузнецы не стрекотали.

— Да ты не слышал просто.

— Нет! — упорствует Корнилов. — Это если бы они стрекотали, то я бы не услышал. Потому как привычный звуковой фон. А тишину там, где должно быть шумно, всегда услышишь.

Я его спрашиваю:

— И к чему ты это?

— Так, — пожимает Семен плечами. — Может, там газ какой? Из-под земли. Бывали же случаи.

— Ну а что, — говорю, — давайте анализ воздуха сделаем. Может, хоть причину смерти установим.

— Да бросьте вы, — говорит Меерович, а сам медальон зачем-то аж к глазам поднес. — Если бы на поляне газ какой-нибудь был, сейчас бы вся опергруппа, что там работала, уже в больничке лежала.

— Разовый выброс, — не сдается Семен.

— Ну откуда здесь выброс газа? У нас тут что, шахты брошенные имеются? Скажите мне лучше, чего она вообще на эту поляну пошла? Да еще и по бездорожью. Земляники захотелось?

— Костя, — говорю я своему заму. — Ты у нас, блин, такой умный, что аж непонятно, как тебя до сих пор за границу не украли. Ты мне про нее хоть что-нибудь скажи! А лучше побольше, побольше! Нам мало два, нам дай шашнадцать. Вот когда мы будем про нее знать, и не просто знать, а знать с большой буквы «зю», вот тогда скажем ей: «Талифа-куми!» И она сама нам все расскажет. И зачем на поляну пошла, и откуда шла, и что ее убило.

— А вот сейчас кое-что, наверно, и расскажу, — говорит Меерович и нажимает на один из лепестков медальона-звездочки.

Щелчок легкий — и камень медальона вбок отошел. Мы подпрыгнули. Даже те, кто спал, проснулись.

— Я такие штуки в Иерусалиме видел, — говорит Меерович и нежно-нежно, двумя пальцами, вытаскивает из медальона трубочку бумажную. — Только не в продаже, а в музее истории «Башня Давида». — Разворачивает бумажку и продолжает: — В отделе, посвященном крестовым походам. — Кладет бумажку перед нами на стол. — Латынь кто-нибудь знает?

С таким же успехом он мог перед баранами новые ворота поставить.

3.

— Удача, Эля, как и беда, одна никогда не ходит. Не успели мы эту бумажку досконально рассмотреть, как ввалился в кабинет один наш участковый. И объявляет нам...

— Подождите-подождите, Сергей Викторович! — перебила его журналистка. — Вы мне про бумажку поподробней расскажите.

— Про бумажку? Я про нее хотел чуть позднее. Сначала про то, что нам околоточный в клюве принес.

— Околоточный?

— Участковый, по-старому.

— Нет-нет-нет, Сергей Викторович! Вы уж давайте все по порядку. А то вдруг я запутаюсь. — Эльвира обаятельно улыбнулась. — Значит, на бумаге был латинский текст?

— Да. Рукописный. И, даже на наш необразованный взгляд, очень старый. Определенно видно было, что это не самостоятельная записка, а клочок, вырезанный из какого-то текста. Семь сантиметров в длину и три в ширину.

— А что написано было? Неужели знатока латыни не смогли найти?

— Эля! — покачал головой Журавленко. — Знатока мы нашли и текст прочитали, но вы же сами просили: все по порядку. А по порядку у нас сейчас идет участковый с его известием.

— Лучше про текст, Сергей Викторович! — сложила умоляюще руки Эльвира.

— А текст, вернее его копия, тоже по порядку ушел в областной центр. На романо-германский факультет нашего университета. С просьбой рассказать нам про него все, что только можно.

— И они рассказали?

— Ну не дураки же там сидят. Однако это было чуть позднее. А сейчас, стало быть, участковый уполномоченный...

— Сергей Викторович...

— Все по порядку, Эля, — отверг Журавленко мольбу. — А то вдруг вы запутаетесь. Сами расстроитесь, редактора огорчите.

Журналистка откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Как у вас глаза сверкнули, Эля! — засмеялся Журавленко. — Они у вас еще красивей становятся, когда вы злитесь. Будь у вас еще и волосы черные, я бы вас попросил на картах мне погадать.

— И не испугались бы? — серьезно спросила Эльвира.

— Чего, Эля?

— А вдруг я нагадаю вам бубны по затылку да пиковый интерес в брюшную полость?

Журавленко снова рассмеялся и закурил:

— Такое мне много раз предсказывали. Но я не понимаю, почему вы на меня рассердились? Сами же просили про интересное и по порядку. Я и пытаюсь. Могу перестать.

— Ну что вы, Сергей Викторович! — Эльвира снова подалась вперед и улыбнулась. — Я больше не буду. Простите меня и продолжайте, пожалуйста.

— Хорошо. Поведал нам участковый, что получил он от одного человечка информацию, будто видели эту девчонку в день смерти на улице Есенина. А с ней рядом был некий Виктор Комаров. Он же вор-рецидивист по кличке Комар.

Эльвира чуть приподняла брови.