Талифа-куми

— Да ну?! — удивляется Меерович. — Ошибаетесь, гражданин. Относится, еще как относится! Вы встречаетесь с некой гражданкой Файзулиной. Девушкой хорошенькой, поэтому с плохим характером. Тем днем, в очередной раз поссорившись с ней, вы решили наказать ее собственным самоубийством. И выпрыгнули из окна у нее на глазах. Так дело было?

Луганов опустил голову и молчит.

— Молчите? Потому что все было именно так. Доказав таким образом любимой свою любовь, вы продолжили с ней встречаться... А кстати, гражданка Файзулина не является ли соучастницей того, в чем вы сознались?

— Нет! — Луганов аж подпрыгнул. — Она вообще ничего не знает!

— А мы ведь проверим, гражданин Луганов. Притащим ее вот сюда и проверим. Обязаны проверить. А так как проверяем на причастность к особо опасному преступлению, вежливыми можем и не быть. И не будем! — Кулаком по столу шарах! — Вы это не учли, да?!

В кабинете на какое-то время повисла тишина. Потом Костя продолжил:

— Успокойтесь, гражданин Луганов, мы знаем, что она непричастна. Равно как непричастны и вы. Просто вчера вы в очередной, сто пятисотый раз поцапались и решили наказать ее другим, не менее экзотическим способом. Взять и сесть в тюрьму. На надолго.

Тут Костя прекращает играть и начинает говорить нормальным тоном:

— Что ж ты творишь, сученыш? Это тебе игрушки, что ли? Ты хоть понимаешь, что своим самооговором можешь дать возможность настоящим преступникам уйти от ответственности? Понимаешь, нет?! Э-э-э, ни черта ты, вижу, не понимаешь! — Берет со стола лугановский пропуск и подписывает. — На, Луганов, и вали с глаз долой. И начинай уже думать своей верхней головкой, а не так, как до сих пор!

Луганов берет пропуск, встает и смотрит на меня:

— Я что, могу быть свободен?

— В пределах разумного, — отвечаю ему.

И он уходит.

Однако и после этого день не исчерпал список заготовленных для нас сюрпризов. Самый главный сюрприз, который высветил всю ситуацию совсем с другой стороны и сделал все еще непонятней, чем было прежде, получили мы вечером.

Я уже домой уходить собирался, когда мне позвонила Таня Земцова — тот самый эксперт, которая все экспертизы по этой девушке проводила, — и сказала, что срочно хочет меня увидеть.

Разумеется, я согласился. Минут через пять она зашла в кабинет и, едва сев к моему столу, тут же закурила.

— Что-то новое? — спрашиваю.

— Аж два раза! — говорит Таня.

— Выкладывай.

И она действительно выкладывает мне на стол старенькую фотографию, сделанную на «полароиде». На фото молодая девчонка, одетая и причесанная почти так же, как и погибшая девушка.

— Это кто? — спрашиваю.

— Это я, — говорит Таня. — В тысяча девятьсот девяносто третьем году.

— Красивая! — причмокнул я.

— Я и сейчас не хуже. Дело не в этом. Никого не напоминаю?

— Напоминаешь. Эту самую, которую нашли. Очень похожи. И что?

— А то, Сергей, — говорит Земцова, — что вот так одевались, причесывались и красились только в первой половине девяностых. С тех пор никто и никогда. Сейчас в магазинах и одежды-то такой нет.

— Новое, — говорю, — всегда хорошо забытое...

Таня меня перебивает:

— Да ты по сторонам-то посмотри! Много ты видел, чтобы так одеты и так ярко накрашены были? Лосины сейчас хоть кто-нибудь носит? Сережа, никакое это не новое. Это единственное.

— Интересно, — говорю. — Интересно, черт возьми! Завтра же проверим, не приезжали ли в наши края какие-нибудь реконструкторы. Кто его знает, вдруг да сработает. Все равно больше и отрабатывать-то по ней нечего.

— А я тебе сейчас еще кое-что подкину, не переживай. — Татьяна достает из сумочки пластиковый пакет, а в нем те самые три пятитысячные купюры, которые мы с тела сняли.

— А с ними что не так? — спрашиваю. — Неужели фальшивые?

— Почти настоящие.

— Что значит «почти настоящие»? — опешил я. — Ты, вообще-то, про деньги говоришь. Они или полностью настоящие, или полностью фальшивые.

— Понимаешь, — говорит Таня, — получается какая-то чертовщина. Все восемь степеней защиты на купюрах в наличии. Все проверки: визуальная, оптическими датчиками, ультрафиолетовыми и инфракрасными датчиками, даже датчиками магнитного поля — показали безусловную подлинность купюр. Я взяла образцы краски и бумаги. Связалась с Гознаком. Оттуда подтвердили, что и краска, и бумага подлинные.

— Стоп! — говорю. — Чего-то я не понял. А ты зачем столько возилась с ними, раз все приборы показали подлинность? Зачем тут еще Гознак? Тебя что-то смутило?

— Посмотри. — И Таня развернула купюры веером передо мной.

Я посмотрел.

На всех трех купюрах были одинаковые номера.

Помню, какое-то время я молча и немного ошалело смотрел на эти купюры. Потом взял их у Тани, потер пальцами, помотал в руке, на плотность и звучность шелеста купюрного проверяя. Кажется, даже понюхал слегка.

— Ты, Журавленко, на зуб, на зуб не забудь попробовать! — криво усмехается Татьяна.

Только тут до меня доходит: я же вот этими потряхиваниями да понюхиваниями под сомнение выводы Татьяны ставлю.

«Тоже мне, — думаю о себе, — эксперт сраный тут нашелся!»

Поднимаю глаза — и то же самое читаю на лице у Татьяны, после чего прихожу в себя окончательно.