– Мой сын? – спросил он Гарденера. – Что говорят твои люди? Он был жив или мертв, когда Джек затаскивал его на матрац?
Гарденер покачал головой… но его глаза выдавали, во что он верил.
– Никто не знает наверняка, мой господин. Некоторые говорят, что видели, как он шевелился. Другие утверждают обратное.
От виски щеки Гарденера раскраснелись, глаза начали слезиться. Он не вернул фляжку, а по-прежнему держал ее в руке. Слоут не возражал. Ему не хотелось ни виски, ни кокаина. Как сказали бы в шестидесятых, он и так пребывал в естественной эйфории, не требующей использования стимуляторов.
– Начни снова, – предложил Морган, – и на этот раз говори связно, ничего не упускай.
Единственной новостью, которую сообщил Моргану Гарденер, стало присутствие на пляже ниггера, да и то, пожалуй, об этом можно было догадаться. Однако Морган позволил Гарденеру продолжить. Голос преподобного успокаивался, ярость утихала.
Под его рассказ Морган еще раз просчитал варианты дальнейших действий, с легким уколом сожаления вычеркнув сына из всех уравнений.
Ключ?
Нет.
Не ключ, а дверь. Запертая дверь между ним и его судьбой. Он хотел не открыть дверь, а уничтожить ее, уничтожить окончательно, бесповоротно и на веки вечные, чтобы она никогда больше не захлопнулась, не говоря уж о том, чтобы не закрылась на замок.
Когда Талисман разобьется, все эти миры станут
– Гард! – воскликнул он и вновь закружил по комнате.
Гарденер вопросительно уставился на Моргана.
– Зачем нужна власть над миром? – весело спросил Морган.
– Мой господин, я не пони…
Морган остановился перед Гарденером, его глаза лихорадочно блестели. Лицо пошло рябью. Стало лицом Моргана из Орриса. Вновь лицом Моргана Слоута.
– Чтобы получить целый мир! – ответил Морган, кладя руки на плечи Осмонда. Когда мгновением позже убрал их, Осмонд превратился в Гарденера. – Чтобы получить целый
– Мой господин, вы не понимаете. – Теперь Гарденер смотрел на Моргана как на сумасшедшего. – Я думаю, они вошли в отель. В отель, где находится ЭТО. Мы пытались застрелить их, но твари… подводные твари… поднялись и защитили их, как и говорилось в «Книге доброго земледелия»… и если они
– Я понимаю, – успокаивающе ответил Морган. Его лицо и голос казались безмятежными, но кулаки сжимались и разжимались, а кровь капала на заплесневелый ковер. – Да, сэр, все понимаю, будь уверен. Они вошли в отель, и мой сын никогда из него не выйдет. Ты потерял своего сына, Гард, а теперь я потерял моего.
–
Он разразился ругательствами и не замолкал минут пять. Клял Джека на двух языках, его голос дрожал и звенел от горя и безумной ярости. Морган стоял и ждал, пока преподобный изольет душу.
Когда Гарденер, тяжело дыша, замолчал и еще раз глотнул из фляжки, Морган заговорил:
– Правильно! Все правильно! А теперь послушай, Гард… ты слушаешь?
– Да, мой господин.
Глаза Гарденера/Осмонда ярко сверкали, не отрываясь от Моргана.
– Мой сын никогда не выйдет из этого отеля, и я не думаю, что из него выйдет Сойер. Скорее всего он не успел стать Джейсоном в достаточной степени, чтобы иметь дело с черным отелем. ЭТО, вероятно, убьет его, или сведет с ума, или забросит за сотню миров от нашего. Но он может выйти, Гард. Да, он
– Он наиплохейший, наимерзейший сучонок, который когда-либо появлялся на этой земле, – прошептал Гарденер. Его пальцы стискивали фляжку… стискивали… стискивали… стискивали… и на металле появились вмятины.
– Ты говоришь, старый ниггер на берегу?
– Да.
– Паркер, – кивнул Морган, и в тот же момент Осмонд назвал другое имя: «Паркус».
– Мертвый? – спросил Морган без особого интереса.
– Не знаю. Думаю, да. Послать людей, чтобы притащили его сюда?
–
– Мы?
Морган заулыбался.
– Да. Ты… я… все мы. Потому что именно туда Джек отправится в первую очередь. Если выйдет из отеля. Он не оставит своего старого черного друга на берегу, верно?
Теперь заулыбался и Гарденер.
– Да, – согласился он. – Не оставит.