Талисман

У нее не осталось сил даже для того, чтобы поднять руку. Он взял в свои ладони ее худенькую посеревшую кисть, превратившуюся в птичью лапку.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не… – Джек не смог заставить себя произнести это слово.

И внезапно осознал, как много сумела сделать эта иссохшая женщина. Она же подошла к окну, чтобы посмотреть вниз. Его мать знала, что он возвращается. Не сомневалась в этом – и благодаря какой-то неведомой ему связи с Талисманом почувствовала момент его приезда.

– Я здесь, мама, – прошептал он. Из носа потекло. Он вытер его рукавом.

Только тут Джек понял, что дрожит.

– Я привез Талисман. – В этот момент он искренне гордился тем, что ему удалось сделать. – Я его привез.

Джек осторожно опустил хрупкую руку на покрывало.

Талисман по-прежнему светился там, куда он его положил (крайне осторожно): на полу, рядом со стулом. Но свет этот был слабым, нерешительным, мутным. Джек вылечил Ричарда, прокатив светящийся шар по телу друга; вылечил и Спиди. Однако здесь предстояло свершиться чему-то другому. Джек это знал, но не мог сказать, что именно должен сделать… потому что вопрос заключался не в знании, а в вере.

Он никогда не разбил бы Талисман, даже для того, чтобы спасти жизнь матери, – это он понимал прекрасно.

Нутро Талисмана медленно наполнялось туманной белизной. Импульсы сливались воедино, превращаясь в устойчивый свет. Джек положил руки на шар, и тот выстрелил ослепительной стеной света. Радуга! – казалось, говорил этот свет. НАКОНЕЦ!

Джек направился к кровати, Талисман озарял комнату от пола до потолка, от стены до стены, ярко освещая постель.

Как только Джек подошел вплотную к кровати, поверхность Талисмана начала изменяться под его пальцами. Стеклянная твердость становилась менее гладкой, более пористой. Подушечки пальцев теперь вдавливались в Талисман. Заполнявшая его непрозрачная белизна клубилась и темнела.

В этот миг Джек ощутил сильное – точнее, яростное – чувство, какого и представить себе не мог в тот давний день, когда отправился на первую прогулку по Долинам. Он осознал, что Талисман, из-за которого пролилось столько крови, который принес столько хлопот, каким-то непредсказуемым образом собирается измениться. Он собирается измениться навеки, и ему, Джеку, предстоит с ним расстаться. Талисман больше не будет принадлежать ему. Чистая поверхность Талисмана тоже начала туманиться, размягчаться. Теперь Джек словно держал в руках не стекло, а нагретую пластмассу.

Он торопливо сунул изменяющийся Талисман в руки матери. И Талисман знал, что нужно делать. Именно ради этого момента – и никакого другого – его создали в некой волшебной мастерской.

Джек не знал, чего он ждет. Вспышки света? Запаха лекарств? Большого взрыва?

Ничего не произошло. Мать продолжала умирать у него на глазах.

– Пожалуйста, – прошептал Джек. – Мама… пожалуйста…

У него перехватило дыхание. В Талисмане вдруг беззвучно разошелся шов – одна из вертикальных канавок. Свет медленно полился из него, окутывая руки матери. Из туманного нутра вспоротого, пустеющего шара выплескивалось все больше света.

Снаружи внезапно донеслось громкое пение птиц, празднующих свое существование.

12

Все это Джек воспринимал как в тумане. Затаив дыхание, он наклонился вперед и наблюдал, как Талисман изливается на постель его матери. Облачная яркость набрала силу. Вертикальные и горизонтальные полоски вновь стали четкими. Веки матери дрогнули.

– Ох, мама, – прошептал Джек. – Ох…

Серо-золотистый свет продолжал вытекать через вскрывшийся шов и, клубясь, поднимался по рукам матери. Ее ссохшееся лицо с провалившимися щеками чуть нахмурилось.

Джек глубоко вздохнул, сам того не ведая.

(Что?)

(Музыка?)

Серо-золотистое облако из глубин Талисмана растягивалось над телом матери, накрывая его полупрозрачной, чуть матовой, движущейся оболочкой. Джек наблюдал, как эта жидкая пленка скользит по груди Лили, по ее высохшим ногам. Из раскрытого шва в Талисмане вместе с серо-золотистым облаком исходил удивительный запах, сладкий и терпкий, цветов и земли, добрый, жизнерадостный. Запах рождения, подумал Джек, хотя никогда не присутствовал при родах. Джек втянул его в легкие и, изумляясь увиденному, вдруг вспомнил, что он, Джек Сойер, тоже родился в эту самую минуту, а потом представил себе, едва ли осознавая, о чем речь, что щель в Талисмане – влагалище (разумеется, он никогда не видел влагалища и имел самые зачаточные представления о его строении). Он смотрел на эту щель.

И тут Джек впервые услышал невероятный гомон, поднятый птицами за окнами, смешанный с далекой музыкой.

(Музыкой? Что за?..)