Джек покрылся гусиной кожей, и причиной этому была не прохлада кладовой. Со Смоуки Апдайком шутки плохи. Смоуки, который носит самодельные бумажные шапки на своей длинной голове, Смоуки с огромными пластиковыми вставными зубами, с проседью в волосах и с каким-то гробовым спокойствием, Смоуки со страшными коричневыми глазами, Смоуки Апдайк, который до сих пор был в какой-то степени непонятен Джеку — и это пугало его, — явно собрался сделать его своим пленником.
Магнитофон зазвучал тише или, может быть, это рев беснующейся толпы заглушил его. Какой-то ковбой с озера Онтарио рвал глотку в громком пьяном «йе-хоу!». Женщины визжали. Стаканы разбивались. Магнитофон снова ревел, как взлетающая ракета.
Даже не отряхнув.
Джек склонился над одной из бочек и протащил ее шага на три. Рот скривился от натуги, пот тек в три ручья, дыхание сперло, спина протестовала. Он остановился, тяжело хватая ртом воздух. Глаза готовы были выскочить из орбит.
Он подкатил тележку, поставил ее около винной бочки. Он собирался слегка приподнять ее и забросить в тележку. Но не тут-то было — огромная емкость весила немногим меньше, чем он сам. Он уронил ее на дно тележки, которое покрывал мягкий коврик, специально на случай таких падений. Теперь надо поправить бочку и не забыть вовремя убрать руки. Не получилось. Бочка притерла его пальцы к борту тележки. Невыносимая боль пронизала Джека с ног до головы, и он забегал по комнате, отчаянно тряся пострадавшей рукой. Потом Джек засунул все пальцы левой руки себе в рот и горько заплакал.
Но было кое-что и похуже, чем придавленные пальцы: Джек услышал шипение газов, выходящих из-под пробки. Если Смоуки вытащит пробку и вино брызнет ему в лицо…
Лучше об этом не думать.
Вчера вечером, в четверг, пытаясь притащить Смоуки такую же бочку, только с пивом, он уронил ее на бок. Пробка вылетела, золотисто-белая пена, шипя, стекала в канализационное отверстие. Джек стоял ошеломленный, покрывшись холодным потом и не обращая внимания на крики Смоуки. Это было не просто пиво. Даже совсем не пиво. Это был эль. Королевский эль!
Тогда Смоуки первый раз побил его — сильный, резкий удар отбросил Джека на одну из шершавых стен кладовой.
— Это твой сегодняшний заработок, — сказал Смоуки. — Чтобы неповадно было сделать так еще раз. Никогда, Джеки.
Больше всего испугало Джека в этих словах: «неповадно было сделать так еще раз, никогда» — то, что они предполагали: ему придется быть здесь очень долгое время.
—
—
— Сейчас я тебя извиню, ослиная задница!
Джек подождал, пока тяжелые шаги удалятся в сторону смежной с кладовой уборной, и снова толкнул дверь.
Стены туалета были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Внутри резко воняло мочой и испражнениями. В каждой из деревянных дверей кабинок зияла по крайней мере одна дыра; стены покрывали неровные надписи, оставленные здесь пьяными придурками, которым больше нечем было заняться. Самая длинная из них, расположенная рядом с рисунком, изображающим чернокожего человека, казалось, излучала всю тупую и беспросветную ярость Оутли. Она гласила: «НЕГРЫ И ЕВРЕИ! ПРОЧЬ ИЗ АМЕРИКИ! УБИРАЙТЕСЬ В ИРАН!»
Шум, доносящийся из танцевального зала, эхом отдавался в кладовой. Мощная волна звуков, по-видимому, не собиралась прерываться ни на секунду. Джек еще раз оглянулся, желая убедиться, что его рюкзак не виден с этого места.
Он должен отсюда выбраться.
Но хуже всего само это место. Сама Оутли. В этом Джек был полностью уверен.
Оутли, штат Нью-Йорк, расположенная в самом центре округа Дженни, оказалась ловушкой, расставленной специально для него… Что-то вроде провинциального лабиринта. Одно из чудес света — лабиринт. Легко войти, почти невозможно выйти.
Высокий мужчина с обвислым животом ожидал своей очереди у двери в мужской туалет. Он ковырял в зубах пластмассовой зубочисткой и с ненавистью смотрел на Джека. Видимо, его живот и был тем препятствием, которое помешало двери открыться с первого раза.