Талисман

Он провел рукой по изгибу ее спины, а затем убрал руку, которой обнимал ее, забавляясь тем, как быстро она откатилась от него и начала возню со своими юбками, чтобы удостовериться в том, что ее штаны с оборками Не видны. Ее застенчивость ставила его в тупик. Он помнил, как выглядело ее тело в свете костра—кожа, бледная, как лунный свет, соски грудей, розовые, как цветы кактуса. Как можно стыдиться такой красоты?

Когда она наконец успокоилась, возникла настороженная тишина. Уголком глаза он видел, как ее маленькие белые зубы впились в мягкую розовую губу. Вспомнив, как эти губы ощущались его губами, он испытал еще один прилив желаний, от которых сжались его внутренности. Он вспомнил о планах, которые строил на этот вечер, планах, которые уносились теперь с ветром. Он хотел ее, да, но это не означало, что в его намерения входило взять ее силой.

— Я предполагаю, что… — Ее голос стих. Она нервно дергала свою юбку, затем провела пальцами по ряду пуговиц лифа. Нервно она оглянулась вокруг, все еще покусывая губы. — Я, ммм, не забыла о своих обещаниях.

— Это хорошо. — Охотник наблюдал за ней, слегка забавляясь.

— Обещание остается обещанием даже в тех случаях, когда око дается в необычных условиях. Ты выполнил свою часть, и… — Она была не в состоянии смотреть ему в лицо. — Я уверена, что ты ожидаешь от меня, что я сдержу свое слово. — Темная краска залила ее шею. — Я, ммм, догадываюсь, что ты отправил Эми в вигвам твоей матери, чтобы мы могли… чтобы мы могли…

У нее был такой несчастный вид, что Охотнику стало жалко ее.

— О да, мы заключили сделку, не так ли? — Он заставил себя длинно и очень громко зевнуть. — Мне очень тяжело сказать эти слова, Голубые Глаза, но я достаточно точно устал после такой дальней поездки.

Выражение ее лица так оживилось, что он чуть не рассмеялся.

— О, конечно! — воскликнула она дрожащим тонким голоском. — Ты проехал так много. Ты, должно быть, устал.

Он сноса зевнул и похлопал по шкуре рядом с собой.

— Ты ляжешь со мною рядом.

— Но как быть с Эми?

— Твоя Эй-мии с моей матерью. Женщиной злой, как бизон. Она в безопасности. Ты не будешь беспокоиться о ней, пока солнце не покажет свое лицо. — Его голос стал хриплым. — Keemah, иди.

— Я… мне хотелось проверить, как она там. Она ведь лишилась сознания, Охотник. Мне хотелось бы знать, что с ней все в порядке. Я не успокоюсь, пока не узнаю этого.

— Если бы ей было плохо, моя мать пришла бы. Моя мать имеет хорошие лекарства. И она очень добрая. Ты будешь доверять. — Он протянул ей руку и наблюдал за мириадами эмоций, промелькнувших у нее на лице, пока она рассматривала место рядом с ним. Она спала рядом с ним до этого, много раз, но этой ночью все было по-другому. Ничто не могло помешать ему получить от нее то, чего он домогался. Она даже подумала о своем праве сопротивляться ему. Она не учитывала лишь одного, что не было ничего на свете, что могло остановить его.

— Keemah.

Когда же она наконец легла рядом с ним, Охотник испытал чувство, подобного которому он не испытывал никогда. Это было больше удовлетворенности. Ощущать ее светлую голову на своем плече было настоящим блаженством, как будто Боги предусмотрительно приготовили эту выемку для нее давным-давно, и он ждал всю свою жизнь, чтобы она заполнила ее. Он обнял ее, положив руку ей на спину.

— Это хорошо, да?

Она положила ладонь ему на грудь. Неуверенным голосом она ответила:

— Да, это хорошо.

Снова между ними воцарилось молчание. Он ощущал под рукой удары ее сердца, испытывая удовольствие от сознания, что ритм этих биений не напоминает больше безумного трепетания крыльев птицы, попавшей в силок. Глядя на конический свод над собой, он мечтал об усталости, воздействию которой притворялся. Усталость не приходила. Он почувствовал облегчение, услышав ее голос.

— Охотник, что ты имел в виду, когда сказал, что не говорил о свадьбе, потому что я Белые Глаза?

Он провел губами по макушке ее головы, наслаждаясь ароматом цветов, который все еще сохранялся в ее волосах. Каждый раз теперь, когда он будет ощущать запах весны, он будет думать о ней.

— Моя главная жена должна быть женщиной моей крови. — Он почувствовал, как она напряглась, и, пытаясь успокоить ее, добавил: — Ты можешь быть вторая жена. Или третья.

К его удивлению, она резко поднялась и села. Она снова дрожала, но на этот раз от гнева. Возмущенно она вздернула свой маленький подбородок. Она отпрянула от него.

— Ты сердишься? Ответом было молчание.

— Голубые Глаза, что неправильного я сказал?

— Что ты сказал? Охотник нахмурился.

— Тебе неприятно выйти замуж за меня? Лучше быть женой, чем рабыней, разве не так?

— Я никогда не соглашусь на роль второй скрипки, никогда!

Охотник смотрел на нее, пытаясь понять, почему она сменила тему разговора со свадьбы на музыку.