Талисман

Охотник ушел, качая головой. Лоретта уже проснулась, когда он вошел в вигвам. Она сидела на кровати, проводя пальцами в своих спутанных волосах. Когда она увидела его, то отвернулась, все еще сердясь, о чем свидетельствовал блеск ее глаз.

Сначала Охотник пытался игнорировать сердитые взгляды Лоретты. Покормив ее завтраком из сухих фруктов и плоского белого хлеба, испеченного его матерью, он повел ее навестить Эми. После этого он принес ее сумку из вигвама Девушки и проводил Лоретту к реке. Вместо того чтобы искупаться, для чего ей потребовалось бы снимать с себя одежду в его присутствии, Лоретта вымыла голову и лицо. По дороге обратно в его вигвам она отказывалась смотреть на него и не отвечала, когда он обращался к ней.

Когда она продолжала свою тактику жесткого молчания долгое время спустя после того, как они поели еще раз, терпение Охотника лопнуло. Они сидели в его вигваме на бизоньих шкурах, она на одной стороне, он на противоположной. Тишина душила его.

— Ты можешь делать войну глазами с луной и не выиграешь ни одной битвы. Я устал от твоего гнева, Голубые Глаза.

Она задрала кверху свой маленький носик и отказывалась смотреть в его сторону. Высохшие волосы образовали дикую путаницу завитушек, которые обрамляли золотом лицо. Измучавшись, Охотник стиснул зубы. Понимала она или нет, но она больше не боялась его как когда-то. Испуганная женщина так не напирает.

— Ты будешь говорить мне об этом гневе, который горит в тебе?

— Как будто ты сам не знаешь!

Он оперся локтями на свои согнутые в коленях ноги. Женщины. Он никогда не понимал их. Если она все еще сердилась за то, что он сказал о других женах, почему не сказать ему? Ведь он не собирался жениться на ком-нибудь еще сегодня.

— Голубые Глаза, ты моя женщина, да? Этот команч хочет твое сердце наполнить солнечным светом.

Она сердито и с презрением сверкнула на него глазами.

— Может быть, я твоя женщина, но это не значит, что мне это должно нравиться! Кроме того, зачем горевать обо мне? С таким большим количеством жен я затеряюсь, когда ты станешь тасовать их. Ты не захочешь знать, счастлива я или нет. И тебе наверняка наплевать на это. — Два ярких пятна появились у нее на щеках. — И это устраивает меня вполне.

На минуту воцарилось молчание.

— Когда ты отвезешь Эми домой? — внезапно спросила она.

— Ее отец прячется за деревянными стенами и позволяет команчеро похищать ее. Она останется с этим команчем.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что намерен оставить ее здесь! Ее мать заболеет от тоски.

— Это печальная вещь, да?

— Ты обещал!

— Я сделал обещание привезти ее сюда, к тебе. Я привез.

— Она не лошадь, Охотник! Ты не можешь держать ее здесь!

Он приподнял бровь.

— О да? Кто заберет ее у меня?

— Ты невыносимый, самодовольный, бычеголовый!..

Охотник фыркнул и встал. Внезапно его вигвам стал тесен для них обоих. Он пойдет навестить своего отца, где женщины относятся к нему с должным уважением.

Много Лошадей заканчивал отделку лука, над изготовлением которого он работал, когда Охотник вошел в вигвам. Отложив оружие в сторону, он устремил взор своих глаз на старшего сына и поджал сморщенные губы.

— У тебя такой вид, словно ты ел сливовый пудинг Той, Которая Трясет и раскусил сливовую косточку.

Охотнику было не до шуток.

— Моя женщина довела меня. — Усевшись и скрестив ноги, он взял железную кочергу, лежавшую рядом с ним, и начал ворошить обугленное дерево и золу в нагревательном колодце своего отца. — Один на один без горизонта, вот чего она хочет! Вообрази ее ухаживающей за вигвамом, дубящей шкуры, шьющей, приготавливающей пишу, собирающей дрова — и все сама. А что, если она заболеет, пока меня не будет? Кто будет ухаживать за ней? С кем будет она проводить время? Если она будет придерживаться своих взглядов, то во время моих длительных отсутствий она не сможет даже обратиться к Воину в поисках утешения и развлечений.

— А ты хотел бы, чтобы она это сделала? Охотник с силой ударил кочергой по золе, подняв серое облако, от которого Много Лошадей закашлялся. Истина заключалась в том, что он не мог выносить мысли о Лоретте рядом с другим мужчиной.

— В настоящий момент я готов отдать ее любому мужчине, который окажется настолько глупым, чтобы взять ее.

Много Лошадей хранил молчание.

— Все мои дети будут… — Охотник закатил глаза. — Ты можешь представить меня, окруженного Белыми Глазами?

— Ах, вот в чем дело. Она Белые Глаза. — Много Лошадей кивнул и, поддразнивая, сказал: — Я не ругаю тебя за это. Ни один мужчина не может гордиться сыном с белой кровью. Он будет слабым и трусливым, позором для каждого, кто заявит на него родительские права.

Охотник застыл, глядя на своего отца. Белая кровь в его собственных венах была незатрагиваемой истиной в отношениях между ним и его отцом. Никогда раньше Много Лошадей не касался этого вопроса.

Много Лошадей чихнул и стал вытирать золу со своего носа.

— Конечно, существуют редкие исключения. Я предполагаю, что мужчина может вырастить ребенка со смешанной кровью и научить его быть одним из подлинных представителей Народа. Однако это потребует больших усилий.