Талисман

— Клятва, данная врагу, — это не клятва! — ответил риф. — Лай, христианская собака! Мы не боимся врагов, потому что мы — воины, а твои братья — воющие псы, которые разбегаются, заслышав голос царя пустыни — льва! И ты, лежа здесь, скоро услышишь этот голос, и тогда… Тогда вспомни свои преступления против племени Бенни-Ассани.

— Хорошо! — ответил Карминильо. — Небо освободит нас, и когда придет час, ты услышишь еще мой голос, атаман разбойников!

Выведенный из себя риф кинулся было на испанца, чтобы одним ударом кривого ятагана снести ему голову, но удержался и сказал:

— Я знаю, чего ты хочешь, гяур! Ты пробуешь вывести меня из себя. Ты хочешь, чтобы твоя смерть была легка и мгновенна. Но этого ты не добьешься! Жди же прихода смерти, медленной, мучительной, ужасной, и помни обо мне. Прощай!

— Прощай! — крикнул вслед ему Карминильо. — И помни о нас! Час мести близок, шакал пустыни!

Рифы удалились. Осужденные на казнь остались в пустыне лицом к лицу со сторожившей их ужасной смертью.

Час проходил за часом.

Трупы быков разлагались. Воздух вокруг насыщался нестерпимым зловонием. Мириады насекомых всех сортов сбегались, слетались, сползались со всех сторон к тому месту, где совершалась ужасная казнь. Огромные муравьи уже пожирали мясо быков и забирались внутрь туш, переползая через головы пленных.

С беспредельных высот неба спускались, описывая широкие круги, ястребы-стервятники, коршуны, пожиратели падали, и усаживались на деревьях и кустах. Их еще пугали крики людей, но алчность превозмогала страх, и время от времени какая-нибудь птица со зловещим хриплым криком налетала и урывала кусок гниющего мяса.

Зашло солнце. Птицы исчезли, но не исчезли насекомые, и во тьме продолжавшие свою разрушительную работу.

В лесу замелькали, засветились, словно фосфорические огни, глаза хищных животных, привлеченных запахом падали.

Завыла, потом захохотала гиена, пожирательница трупов. Испуганно залаял шакал, хрипло затявкала африканская лисица.

И потом весь хаос голосов был покрыт громовым раскатом, прокатившимся издали. Другой раскат грома ответил первому: это перекликались, приближаясь к месту пиршества, львы.

Педро застонал.

— Мужайся! — крикнул ему измученный Карминильо. — Избавление близится! Смерть идет!

— Покорнейше благодарю! — отозвался Педро. — Я лично ничего не имею против смерти, но, признаться, предпочел бы, чтобы шла не избавительница-смерть, а избавительница-жизнь!

Огромный лев со сверкающими глазами одним прыжком выскочил на поляну. Он жадно принюхивался, раздувая ноздри и хлеща себя по бокам хвостом: кроме запаха падали, лев чуял еще и другой запах, — он чуял присутствие живых людей.

И это сбивало его с толку лев подозревал тут западню, ловушку и негодовал на дерзость человека, и задыхался от ярости.

Испуганный шакал, уже подбиравшийся к трупу быка, внутри которого лежал почти потерявший сознание Педро, жалобно взвыв, шарахнулся в сторону и пропал за кустами. Какая-то ночная птица, мягко шурша огромными крыльями, пронеслась над полянкой и уселась на ветвях ближайшего дерева.

Лев опять заревел и приготовился к прыжку.

В это мгновение на опушке леса появилось словно видение ночи: это была высокая статная женщина, вся в белом. В ее руках сверкал ятаган Ее глаза горели непреоборимой решимостью. Ее шаг был верен и спокоен. И двигалась она неслышно, как тень, как призрак ночи…

Карминильо, тоже терявший последние силы, подумал, что это начало предсмертных галлюцинаций.

— Слава тебе, смерть-избавительница! — прошептал он. И потом в экстазе забвения добавил:

— Заморра! Я умираю с мыслью о тебе!

Но вернемся немного назад и посмотрим, что же было с другими героями нашего рассказа, с предателем Янко, с «Госпожой Ветров» — старой цыганкой Зизи-Саббой и со злополучной претенденткой на эфемерный трон фантастического цыганского царства, красавицей хитаной Заморрой.

Как помнит наш читатель, Заморра одновременно с испанцами сделалась пленницей рифов. Вождь, сменивший убитого Абдаллу, отдал какой-то приказ двум воинам.

Те привязали Заморру к крупу вьючной лошади, уселись на своих коней и повезли пленницу куда-то в сторону от пути к дуару рифов…

Некоторое время они ехали молча и, казалось, не обращали внимания на пленницу. Но на самом деле оба украдкой, искоса наблюдали за ней.

Хитана была бледна как смерть. Ее пышные черные кудри выбились из-под своеобразного тюрбана, прикрывавшего ее голову, и в беспорядке рассыпались по плечам.

— Хассан! — вымолвил один из воинов, обращаясь к другому.

— Что тебе, Ахмед? — встрепенулся тот.

— Хассан! Видел ли ты когда-нибудь женщину, подобную по красоте нашей пленнице? Сидела ли у твоего очага когда-нибудь такая пери11?

— Она не наша пленница, — угрюмо ответил Хассан. — Она пленница племени. И мне нет дела до ее красоты.