Талисман

— Правильно, — согласилась Ника. Рассуждения Таймацу ее поразили, с ними трудно было не согласиться. — Кто учил тебя?

— Здравый смысл, — пожал плечами мудрец, — то единственное, на что можно полагаться. Так же и бог. Он просто по-разному проявляет себя, отражаясь в душах людей, точно в зеркалах. Каково зеркало, таково и отражение. Кто-то видит жестокое чудовище, иной — зверя либо птицу, но только очень немногим открывается милосердный лик божества.

— Каково зеркало, таково и отражение, — задумчиво повторила девушка. — А какому богу ты сам поклоняешься? Кому посвятил алтарь?

— Фудо-Мёо, — ответил Таймацу, — это проявление Единого считается богом мудрости и защиты. И он вполне реально меня защищает, скрывая потайной лаз.

9. Пламя свечи на ветру

Таймацу не любил рассказывать о себе, хотя поведать мог о многом.

Он был сыном знатного вельможи при императорском дворе на острове Садапугу, но с трехлетнего возраста воспитывался не в доме отца, а при маленьком монастыре. Так распорядились звезды: астрологи предсказали, что мальчик с поэтичным именем Осенняя Луна призван стать одним из Призраков, или Ночных Демонов, незаменимых для военной разведки, тайной внутренней стражи острова или в охране самого Императора. Таймацу оправдывал их надежды. Он был хорошим учеником, выносливым, сильным, смелым и умным, гибким и ловким, как обезьяна, и с ранних лет выполнял сложные и опасные задания, наравне с куда более взрослыми послушниками. Его ожидало большое будущее.

Однажды, когда Таймацу достиг семнадцати зим, в монастырь привели троих круглоглазых. Он знал, что такие уроды живут где-то далеко, на западе, и что они лишь напоминают людей, ибо всякому известно, что настоящими людьми считаются только родившиеся на Островах.

Этих троих выловили из моря, но не убили сразу, чтобы молодые послушники учились отрабатывать на них удары. Двое из них быстро умерли, а третий выжил. Он, правда, тоже был совсем слабый и ничего не умел, даже есть как люди не мог — не понимал, как пользоваться палочками. И с ним легко справлялись даже маленькие дети, потому что круглоглазый ничего не смыслил в искусстве поединка.

Таймацу ходил мимо него, как мимо пустого места или приблудной собаки. Человеческой речью, разумеется, тот тоже не владел — хуже попугая. Когда не было тренировок, несчастный лежал на полу в бамбуковой клетке и рвал ногтями собственную плоть, нещадно искусанную насекомыми, и от него воняло как от куска падали.

Как-то Таймацу остановился посмотреть на это животное просто так, из любопытства. Вдруг оно подняло голову. И тот, кому суждено было стать Призраком, увидел в синих, как у новорожденных котят, гноящихся глазах, под веками которых роились личинки мух, боль и отчаянье.

«У людей глаза не бывают синими, — сказал себе Осенняя Луна. — Какая гадость! Уж лучше умереть, чем быть таким! Эх, только бы не превратиться в подобную образину в следующей жизни…»

Однако ночью он встал и опять подошел к бамбуковой клетке.

На этот раз Таймацу явился не с пустыми руками: он просунул через прутья немного риса и овощей, уж очень худым был диковинный двуногий зверь. Круглоглазый стал жадно запихивать все это себе в рот, пока его не стошнило. Осенняя Луна содрогнулся от отвращения и удалился.

На следующий день он отправился выполнять очередное задание, а когда вернулся, то оказалось, что страдалец, как ни странно, все еще не умер.

Задание же, данное Таймацу, на сей раз заключалось вот в чем: ему следовало выследить и уничтожить мятежников из провинции Ками, замышлявших свергнуть и убить своего сюзерена, правителя Асикаги.

В помощь молодому Призраку отряжена была Сагара — женщина правителя, рабыня Асикаги. Ее верность господину была основана на безграничной жертвенной любви, а степень подготовленности ничуть не уступала мастерству Таймацу.

Маленькая хрупкая Сагара вела себя как тигрица, защищающая логово.

Она поразила воображение Осенней Луны и покорила его сердце с первой же встречи, став его первой и единственной в жизни любовью. Разумеется, Таймацу ни разу не прикоснулся к ней — ему бы подобная дерзость и в голову не пришла. Он молча сгорал на огне собственной безумной страсти.

Сагара свела его с ума.

Две седмицы, которые они провели вместе, — самый прекрасный и одновременно самый мучительный период в его жизни.

Позднее Таймацу узнал, что Сагара погибла. Когда Асикаги умер от старости в возрасте семидесяти пяти лет, двадцатилетняя рабыня бросилась на меч, чтобы уйти вместе со своим хозяином. О чувствах, которые она невольно породила в сердце Призрака, Сагара, естественно, не догадывалась. А если б и узнала о них, то, скорее всего, собственными руками вырвала бы это сердце, тайные желания которого показались бы ей оскорбительными по отношению к Асикаги.

С тех пор Таймацу не взглянул ни на одну женщину. Для него существовала только свято и бережно хранимая память о Сагаре и о тех двух седмицах в Ками, проведенных рядом с нею…