Талисман Белой Волчицы

Он некоторое время лежал спокойно, и Алексей даже задремал: все эти передряги, без сомнения, не прошли даром, и стоило ему коснуться головой подушки, как веки словно налились свинцом и он с трудом разлепил глаза, когда Михаил вдруг заговорил. И так, будто продолжил свой рассказ, начатый не сегодня, а много дней назад, потому что был он без уточнений и разъяснений. Хочешь — слушай, хочешь — не слушай, но не переспрашивай, не требуй растолковать, иначе прервется нить повествования, пропадет кураж и потянет вновь упасть головой в подушку, поддаться сну, который прервет рассказ и вряд ли позволит ему возобновиться.

Слишком редки те мгновения, когда человек бросается словно в омут иной раз не слишком приятных воспоминаний и откровений. Так бывает или в минуты наивысшего блаженства, или после того, как испытал смертельную опасность…

— Ты вот на меня все время с какой-то издевкой посматриваешь, Алексей! — Михаил поворочался с боку на бок, затем перевернулся на живот. В слабом свете лампы глаза его сверкнули шало, по-цыгански. — Думаешь, дурень ты, дурень. Мишка! Силы тебе или деньжищ девать некуда?

Жизнь прожигаешь! Водку жрешь! Баб лапаешь! Все оно так, да не так! — Михаил вздохнул. — Мне вот тридцать два всего, а я и стреляный, и битый, лихой судьбой омытый.

— Владимир Константинович немного о тебе рассказывал, — подал голос из своего угла Алексей.

— Да что он может знать? — махнул рукой Михаил. — Рассказывать легче, а ты попробуй это пережить… — Он сел на кровати, свесив крепкие ноги в холщовых кальсонах. — Говорят, цыганский дух во мне колобродит. Умыкнул кто-то из дедов моих по матери цыганку из табора. С тех пор и воцарился в нас этот самый дух бродяжий. Зимой еще терплю, но лишь сосульки носы повесили — меня в дрожь бросает, колотит, ломает, в голове прямо помутнение и сумятица.

— Значит, тебе и под пулями случалось бывать?

— Случалось, — усмехнулся Михаил, — и с басурманом туркой повоевать, и с джунгарами, и по памирским горам пройтись. Там в камышах я Мурку свою первую и подобрал.

А эта у меня вторая, — кивнул он на тигрицу, лежащую у его ног. Услышав свое имя, она подняла голову, окинула комнату ленивым взглядом, столь же лениво шевельнулся кончик хвоста, и, выставив вперед мощные лапы с выпущенными когтями, потянулась и зевнула во всю пасть.

Михаил опустил ноги на ее спину и улыбнулся:

— Горячая, прямо как девка в бане! Зимой в экипаже ни грелок, ни дохи не надо, если Мурка рядом. — И уже серьезно продолжал:

— Я ведь с пятнадцати лет по тайге мотался.

Хотел, чтоб матушка и Марфа нужды не знали и от папани моего ни в коей мере не зависели. Он ведь меня только к двадцати годам открыто признал… — Михаил, не глядя, пошарил на прикроватном столике, достал портсигар, протянул его Алексею.

Они закурили. Сделав несколько затяжек, Михаил перешел в низкое кресло около окна. Не в пример той комнате, где лежала Маша, эта была обставлена по-европейски.

— Всю нашу тайгу обежал в свое время с кайлушечкой, все горы. Шурфы, лоток… И сейчас, бывало, как припомню, тут же сон надолго теряю. Вроде бы чего надо? На приисках неплохо хозяйствую и на фабрике… Слитки в руках, почитай, каждый день держу, но мне золотишко теплым, с земли надо почувствовать, в котомке или в тулуне на шее… — Михаил вздохнул и сильно затянулся папиросой. — Нас, диких старателей, в то время «хищниками», или «бергалами», звали, да еще «горбачами», видно потому, что весь скарб на собственном горбу таскали. Случалось за это золото в такие переделки попадать, врагу не пожелаешь! И сейчас порой страшно вспоминать. Что там Сербия! После нашей тайги ихняя война мне игрой показалась. — Он отвел руку с зажатой между пальцами папиросой в сторону и стянул с плеча нательную рубаху. — Смотри, здесь меня турок ятаганом рубанул, но я увернулся, и удар вскользь пришелся, а тут, — он ткнул пальцем в безобразный шрам, располосовавший плечо, аккурат рядом с первым, едва заметным, — меня Топтыгин зацепил своей лапищей… Так что и стреляли меня, и били не раз, и медведь чуть хребтину не сломал, благо что нож за голяшкой оказался. Теперь завсегда клинок при себе ношу.

— Может, кто-то из старых приятелей или врагов решил тебе отомстить?

— Не думаю, — досадливо поморщился Михаил. — Проще нож в спину всадить или из обреза подстрелить. Тут У нас в моду вошло винтарям стволы укорачивать. Говорят, в тайге легче управляться. А я так мыслю, удобнее разбойным промыслом заниматься.

— А он что ж, у вас процветает? — справился Алексей и посмотрел на окна. — То-то я смотрю, ставни на окнах с запорами, решетки…

— Всякое случается, — пожал плечами Михаил, но в подробности вдаваться не стал и продолжал, как ни в чем не бывало: