Талисман для героя

— Товарищи! — зычно произнесла дама. — Концерт, посвященный седьмому всесоюзному патриотическому слету молодых строителей коммунизма, разрешите считать открытым.

— Композитор Матвей Глейзер, стихи Севастьяна Долгого. Слава Партии родной! — объявил джентльмен четко поставленным густым баритоном.

Хор грянул.

Песня была, что-то там про Партию, Ленина, светлый путь и высокие рубежи.

После песни, кого-то торжественно награждали на сцене.

Потом снова пел хор.

Потом снова награждали.

Потом была песня про Родину.

Хор пел долго, после чего степенно удалился. Грянула буйная музыка, и на сцену выскочили танцоры в красных сапогах и косоворотках, к ним прибавились плясуны в разноцветных шароварах и вышиванках. Они скакали и прыгали. Потом к ним добавились еще танцоры в папахах и черкесках. Потом еще какие-то плясуны в чалмах и халатах. Потом еще и еще. От многоцветных красок и мельтешения на сцене, от громкой музыки давящей на уши я впал в ступор, погружаясь в какой-то туман. Он заискрился вокруг меня разноцветьем, и я будто поплыл куда-то. Впереди меня проявился длинный световой тоннель. Я медленно иду по нему, не ощущая под собой опоры и чувствуя себя невесомым.

Из света справа и слева от меня проступают какие-то темные формы. Я стараюсь понять, что это такое, но тщетно. Они изменчивы и мутны.

— Чужой, чужой, чужой, — отчетливо слышится чей-то хриплый возглас, похожий на карканье вороны.

— Он наш, наш, наш, — шипит кто-то змеей.

Продолжаю двигаться вперед и вижу перед собой старую дверь из красного дерева. Открываю. За дверью кабинет. В нем стол, стулья, пара кресел. На окнах тяжелые занавеси. Все какое-то старомодное столетней давности.

За столом сидит человек и что-то пишет перьевой ручкой на листе бумаги. Обмакнул ручку в чернильницу и снова пишет, не обращая на меня внимания.

Я кашлянул, чтобы показать свое присутствие.

— Пгисашивайтесь товагищ Назаров, пгисашивайтесь, — произнес человек картаво и тут я обратил внимание, что он очень похож на вождя мирового пролетариата. Ну вылитый Ленин, будто только, что из мавзолея.

— Пгисаживайтесь, — уже более настойчиво произнес человек. — Да, не удивляйтесь. Я Ленин. Очень гад видеть вас здесь.

— Да, но как это возможно, — осторожно произношу я, присаживаясь на краешек стула. — Вы же умерли. Давно умерли.

— Непгавда, — возразил он, закончил свою писанину, положил ручку на массивный письменный прибор и глянул на меня хитро так. — Непгавда, я вечно живой и буду жить, пока живут идеи коммунизма. Очень гад, очень гад. Чайку не желаете?

— Спасибо нет.

— А водочки? За встгечу.

— Я при делах. Не пью.

— Похвально, похвально. А я выпью.

Он достал из ящика стола рюмку и початую бутылку водки. Наполнил рюмку и опрокинул ее в рот, даже не поморщившись.

— Вы правда Ленин? — недоверчиво спросил я. — Или это розыгрыш?

— Вся наша жизнь это гозыггыш, — ответил он уклончиво. — И смегть это гозыггыш вдвойне. А если сегьезно, то жизнь это школа, а смегть — выпускной бал. Так, что, как хотите, так и понимайте. А я настоящий Ленин и вечно живой. Итак, должен сообщить вам товагищ Назагов, что вы на пгавильном пути. Вы воин коммунизма. Вы пегвопгоходец, несущий коммунистическую истину. Да это так всенепгеменно! Вы наш человек, и я вам буду помогать на этом нелегком пути. Нет! Этот Иосиф все же погядочной сволочью оказался. Еще тот мегзавец. А меня еще Наденька пгедупгеждала, что он полная скотина. Но все же он пгавильный скотина. Понимаете в чем дело, товагищ Назагов, вся истогия учит нас, что интеллигенция это говно нации. Они же такие сволочи. Они пгиспособленцы. Но вы Назагов не говно. Это точно.

— Благодарю за высокую оценку, товарищ Ленин.

— Не надо благодагностей. Идите.

Он снова схватил ручку, окунул ее в чернильницу и начал что-то лихорадочно записывать.

— Идти? Куда? — я покрутил головой по сторонам.

— Туда, — Ленин, не глядя на меня, ткнул ручкой в сторону двери. — Идите, мне надо габотать. Газве вы не видите, что я занят. Мне надо закончить габоту под названием «Два шага впегёд, один взад».

— Удачи в работе, — пожелал я ему, поднимаясь и направляясь к двери.

— И вам удачи на вашем гегоическом попгище. Я лично буду напгавлять вас на истинный путь. Ступайте.

— Назаров! Назаров! — донеслось до меня откуда-то далеким эхом.

Голос был знакомый, но я не мог вспомнить, кому он принадлежал.

— Назаров!

Черт! Это же товарищ Котикова! Но откуда она здесь?

— Назаров!

Что-то ощутимо встряхнуло меня, а затем все вокруг поплыло и медленно сгинуло, будто зыбкий занавес, а за ним проявилась иная, но уже знакомая мне картина.

— Назаров! — уже четко пробился ко мне возглас Котиковой. Он протаранил грохот музыки и радостных возгласов, плещущих со сцены от танцоров.

Я недоуменно крутанул головой. Оказывается, я просто заснул, отключился, отрубился от всего этого шоу-действа, и мне привиделся весь этот бред.

— Назаров, — шипит мне змеёй Котикова. — Прекратите спать. Сейчас ваш выход. Где бумага, которую я вам давала?

Я наклоняюсь и поднимаю из-под ног листки, выпавшие из моих рук.