Послышался голос замполита, затем хохот.
— Туда, сюда обратно! Ахаа, хааа!
Замполит снова читал похабные стишки из блокнота.
Примерно через час Сенцов и Кравцов нетвердой походкой покидают штаб. До двери их провожает Хруленков.
— Товарищ, капитан. Товарищ комбат. Да я за вас на пулемет лягу. Клянусь, — бормочет он тупо.
— Не надо на пулемет. На жену ложись, — бросает ему напоследок Сенцов.
— Бойцы! — вопит Хруленков в нашу сторону. — Пошли, выпьем!
Все мы заходим за ним в кабинет комбата. Здесь густо накурено. На столе пустые чашки, кастрюли и бутылки. Остался только хлеб. Водка тоже кончилась, но Хруленков достает из сейфа бутылку, заткнутую пробкой из газеты. В бутылке какая-то красная жидкость.
— Я это говно не пью, — отмахивается Чухров.
— Я тоже, — мотает головой Бычищев.
Все мы тоже отказываемся. Мало ли там что в этой бутыли.
— Ну и дураки, — обиженно бормочет прапорщик. — Это же самогонная наливка собственного производства. А я выпью!
Он наливает себе полный стакан и стоя медленно высасывает тягучую жидкость. Видно, что это ему удается с большим трудом. Его покачивает. Пару раз он замирает, как бы прислушиваясь к себе, его передергивает при этом, но он упорно продолжает процесс. Едва только стакан опустошается, как мощная судорога проходит по его телу. С булькающим утробным звуком изо рта прапорщика истекает мутная красная жижа и вновь наполняет стакан до краев. В жиже плавают куски хлеба и еще какая-то дрянь из желудка. Хруленков тупо смотрит на стакан секунду-другую, а затем вновь вливает его содержимое себе в рот.
— Какой героизм! — нарочито восторженно произносит Вадик Павлов. — С такими воинами мы непобедимы.
Хруленков роняет пустой стакан, садится на стул, некоторое время смотрит перед собой остекленевшими глазами, а затем с громким утробным воплем обильно выблевывает содержимое своего брюха прямо на штаны капитана Чухрова.
Тот резко вскакивает с трехэтажными матами, срывает с головы Хруленкова фуражку и пытается ей стряхнуть со штанов блевотину.
— Хорошо проводили! — комментирует Павлов. — Будет что вспомнить.
На том проводы заканчиваются. Чухров с Бычищевым подхватывают прапорщика под руки и волокут его на выход.
— Обновили кабинет, — ухмыляется Вася Муха. — Я блевотину убирать не буду. Пусть Шихман подтирает. Он тут писарь официальный, а мы временщики.
— Еще чего! Я что с подоконника упал!? — возражает Шихман.
— Жребий тянем, — предлагаю я, достаю из коробка, оставленного кем-то из офицеров на столе, шесть спичек и обламываю одну из них.
— Тяните.
Короткая достается Кожуре. Тот недовольно мотает головой, а я только развожу руками. Жребий есть жребий. Все справедливо.
Через полчаса в штабе все чисто. Но ночевать в нем не остается никто. Все идут в роту.
Реконструкция штаба закончилась в установленный срок.
— Всем увольнительные дам, — обещает нам довольный Сенцов. — После полевого выхода все пойдете. А потом еще каждому неделю отпуска дам. Назаров, тебе далеко до дома?
— Далеко, товарищ капитан. Очень далеко.
— Ты из Сибири, вроде, как я слышал?
— Да, вроде, как оттуда.
— Я тебе аж две недели отпуска дам. Молодец, сибиряк! Благодарю за службу!
— Рад стараться. Служу Советскому Союзу!
Глава 16 ГРАНАТЫ, ПАРТИЗАНЫ И ПРОЧЕЕ
Полевой выход назначен через неделю.
Что такое полевой выход?
Это тот же марш-бросок, только трехдневный, да еще с разными там подвохами в виде атак условного противника и атак на условного противника.
После полевого выхода курсант становится истинным бойцом. Так говорит Сенцов.
Перед полевым выходом неделя была насыщенной на события. Во вторник состоялись очередные броски боевых наступательных гранат в окоп. Разлет осколков такой гранаты до двадцати пяти метров.
Бросок выполнялся от заградительной, сложенной из бревен стенки, высотою за два метра. Окоп был примерно в тридцати метрах от нее.
Курсант должен бросить гранату и постараться попасть в окоп, после чего укрыться за стенку. Взрыв звучит секунд через пять.
Процесс контролировал сам ротный Улямаев, будучи рядом с каждым курсантом во время броска.
Курсанты бросают гранаты по очереди. Кто хорошо, а кто похуже. Отлично, если угодил прямиком в окоп. Хорошо, если попал на бруствер. Тройка, если граната упала в пределах трех метров от окопа.
От взрыва моей гранаты фанерные фигуры условного противника взлетели в окопе метров на пять вверх.
Гена Шихман умудрился бросить гранату на десять метров от себя. Может быть, он был чересчур смелым?
Бросил и застыл столбом, глядя на гранату.
Секунда, другая…
Улямаев резко толкает Шихмана за стенку. Тот летит мешком, спотыкается и зарывается носом в землю. А Улямаев…
Я еще не видел, чтобы люди прыгали так высоко и далеко с места. Прыжок Улямаева был подобен полету балеруна над сценой с раскинутыми в шпагате ногами. Это было круто.
Взрыв грохнул одновременно с благополучным приземлением Улямаева за стенкой.
— Мать, перемать!