Талисман цесаревича (СИ)

Калина красная. Калина вызрела
Я у залёточки характер вызнала
Характер вызнала: характер ой какой!
Я не уважила — а он ушёл с другой.[15]

Песню мы поём часто, она уже ушла в здешний народ, и в нашем застолье её подпевают как офицеры, так и младшие унтера. Допели, вздохнули, приняли на донышке стакана, а там я без указания завожу другую полюбившуюся Ливину песню:

На заре. Ранним утром на заре. За рекой.
По траве. Ходит в поле красный конь
Красный конь ходит!
Ясным солнцем залитой
Машет гривой золотой
Моё детство красный конь![16]

— Батюшка мой, царствие ему небесное, лошадником был. — смахнув слезу поясняет Ливин — Конный завод содержал, нас, своих сыновей, в делу приучал. И был в его табуне жеребчик, совсем как в Юриной песне — если смотреть утром издалека — красный как знамя турецкого полка, а грива — как расплавленное золото, так и играет! Рудым его звали. Злой, в общении строгий, а вот детей любил, позволял на себе кататься, даже и без седла и без сбруи. Подойду, бывало, угощу его хлебушком. Ржаной хлебушек любил жеребец, да. А то яблочки порежешь на четыре части, целые-то яблоки коню давать нельзя — может подавиться. Скушает Рудый угощение, аккуратный он был, бережно с руки брал угощение, а после того и опустится на колени, чтобы мальцу было удобно взбираться. За гриву хвататься не разрешал. Если кто за гриву хватался, так Рудый его зубами за штанину со спины стянет, и бережно так на землю опустит.

— А как же им управляли? — спросил Пошибов.

— А так: хлопнешь его по шее справа, он и повернёт направо. А по левой — так налево. Сожмёшь коленки, и Рудый остановится.

— Умный какой!

— А то! Лучший был производитель у батюшки. И погиб геройски. Той зимой снега навалило немерено, морозы стояли страшные, вот волки от бескормицы отважились напасть на конюшню. С одной стороны сугроб под крышу намело, вот они солому на крыше разгребли и внутрь пролезли. Так Рудый загородку в своём стойле сломал и бросился на помощь кобылкам. Там в стойлах пять кобылок было с жеребятами, вот он и бросился деток-то защищать. Пока конюхи и сторожа прибежали, Рудый троих волков упокоил, да ещё сколько-то покалечил. Но сам не уберёгся: прокусили ему волки главную жилу на бедре, вот он и истёк кровью.

Ливин вздохнул и продолжил:

— А вспоминается всегда по-хорошему, по-доброму, прямо как в Юриной песне: «По земле копытом бьёт, тишину из речки пьёт».

«Как интересно! — подумал я — Но почему Ливин не пошел в кавалерию?»

Однако вопроса задавать не стал, поскольку тут можно нарваться на чужую тайну, причём тайну не слишком приятную, а то и опасную.

Пили, пели, немного потанцевали, а когда наступила ночь, степенно разошлись. Офицеры и унтера по своим квартирам, а я на свою кровать в казарме. Надо бы озаботиться квартирой, но откровенно говоря, не хочется: деревенские избы этого времени совершенно лишены привычных мне удобств, вроде деревянного пола, застеклённых окон и отдельных спальных комнат. А уж о тёплом туалете и душе даже не приходится мечтать. Лучше я всё это устрою в казарме. Нужно только придумать как сделать унитаз с сифоном, а куда вывести канализацию я уже сообразил.

* * *

Воистину мой ротный, Павел Павлович Ливин необыкновенно умный человек. Предрекал он моё быстрое возвышение, по его слову и получилось. Случай отличиться появился у меня спустя пять месяцев. В январе я повёл своё капральство на стрельбы: удалось выцыганить немного боеприпасов для тренировки. В полку нынче начальствует командир первого батальона майор Рохлин. А почти все остальные офицеры в зимнем отпуску, он и дал соизволение. Надо сказать, остальные солдаты нам сильно завидовали — мы всё же делом заняты.

С вечера я послал троих бойцов расчистить полосу препятствий и расставить мишени, а с утра построил капральство и повёл на полигон — так теперь с моей лёгкой руки стали называть полосу препятствий со стрельбищем. Надо сказать, для стрельбища место почти идеальное: с трёх сторон окружено песчаным пригорком, причём ровно посредине имеется крутой обрыв, этакий естественный экран-пулеприёмник. Туда мы и маршировали, как положено в моё время: в колонну по три и с песней. Красота! Яркий зимний день, на небе ни облачка, кругом деревья в белоснежном уборе, дорога накатана.

Идем, печатая шаг, запевала выводит:

Над полями необъятными,
Над полями перекатными,
Над рассветами-закатами
Песни-ласточки летят.

Строй подхватывает:

Россия, любимая земля!
Родные березки и поля!
Как дорога ты для солдата,
Родная, русская земля!

Я, как положено командиру, иду впереди-сбоку, наблюдая за правильностью прохождения, Гришка выводит: