Впередиидущий верблюд остановился, медленно поворачивая шею, огляделся... Упершись взглядом в женщину, он степенно опустился на передние колени.
– У тебя очень милая мордаха, – сказала Аглая. – Вот если бы только не зубы! Но хватит отдыхать, вставай, милый!
Верблюд, колыхнувшись мощной грудью, встал. Встал и пошел.
На верблюде сидел погонщик, молодой господин с томными глазами. Где-то она его уже видела?! Нет? Господин этот был, по всей видимости, купцом. Богатым... Вон, какие на нем одежды! Одно полотно пурпурное, другое полотно златотканое, третье... С ума сойти!
– Ты кто? – хотела спросить Аглая, но воздержалась, решив не провоцировать ситуацию. А то заедет этот купчишка к ней сейчас на кухню на своем корабле горбатом, что она с ним будет делать? Или – он с ней...
Человек хитро посмотрел на Аглаю и дернул уздечку. Толстая рыбина его губ чуть дрогнула. Верблюд уплыл за край экзотической картины и растаял в несвежей штукатурке стены.
Тут же вместо первого пустынного животного появилась морда второго – свирепая и начисто лишенная обаяния, затем третьего, четвертого... Покорные животные брели и брели по песку, впрочем, все быстрее перекочевывая за пределы огненной рамочки.
В какой-то момент кадры из немого кино начали наслаиваться друг на друга. Верблюды, груженные тюками со слоновой костью, драгоценными камнями и сандаловым деревом, как бы продолжали идти, а прямо поверх их шагов люди уже раскидывали шатры, пили воду, справляли малую нужду... Человек с укутанной в белокрылые простыни головой совсем близко подошел к Аглае. Она замерла. Застыл и он, изо всех сил пытаясь разглядеть то, чего, очевидно, не мог разглядеть: полураздетую женщину с дымящейся палочкой в руке на странном кресле. Постояв так минуту-другую, он засновал меж шатрами, очевидно, что-то разведывая. Он так усердно совал свой нос в чужие разговоры, что Аглая вместе с ним даже начала кое-что слышать. Из услышанного сделала вывод, что караван движется из Мемфиса в Дамаск.
Господи, где же этот Мемфис! В Египте? Ну, конечно, в Египте. Где же еще! Дамаск – понятно где. Примерно там, где она воображала себя Шахерезадой... Аравийская пустыня позади... Значит, сейчас караван на подходе к Иерусалиму, он в районе Мертвого моря...
Человек подкрался к сидящим у костерка людям. Запнулся... Нет, не запнулся, сделал вид. На землю сел, дует на палец. А сам подслушивает разговор на почему-то понятном Аглае языке. И не иврит, вроде... Шепчущиеся замолчали. Что они говорили? Про клад какой-то... Что, мол, тут, неподалеку, есть место, где спрятано сокровище. И будто бы его охраняет какая-то заколдованная женщина....
Не вызнав больше ничего, человек этот – он Аглае кого-то сильно напомнил и она все пыталась понять, кого именно?.. – поковылял дальше...
Ну-ка, давай-ка за ним, Аглаюшка! Ого, как больно по горячему песочку босыми ножками!
...Нюхач воровато оглянулся, пошарил глазенками по сторонам...
Наверное, подумал, что и за ним следят! Такие всегда чего-нибудь боятся...
– У единожды предавших вечно страх по поджилкам ножовкой водит... – сурово заключила Аглая и тут же отругала себя. – А ты еще перед ним сияла своими обнаженностями в ночи!
Она изумленно подняла брови, вспомнив жадно сглатывающего слюну мужчину с Тель-Авивского пляжа – и двойник его тут же пропал из виду.
...Откуда же все-таки взялся этот караван! – поставив ноги на перекладину стула, продолжала рассматривать диковинное кино вовсе забывшая о времени Аглая. – И места какие-то знакомые... Пейзажи почти лунные... И запах! Пахнет Мертвым морем, которое ничем не пахнет... Интересно! А это кто?
К людям, верблюдам, мешкам, шатрам...
К привалу...
С горы...
Да, вот с этой обожженной зноем горы спустился... очень осторожно спустился, как будто не веря глазам своим, как будто к миражу блуждающему... к этому люду разномастному...
Человек спустился...
...Он совсем близко. Еле идет... Тень – и глаза. Глаза – как черные вороны на остром шпиле. В глазах – мертвое солнце над морем умерших надежд... Он не верит, что спасен.
Он упал, не дойдя до лагеря... Он шепнул пересохшими губами: «Пить... пить...»