Талисманы Шаннары

Уолкер Бо направил огненное копье сквозь зияющую пустоту капюшона в того, кто скрывался под ним. Смерть отшатнулась. Уолкер неуклонно теснил ее, испепеляя и сжигая. Смерть металась из стороны в сторону, пытаясь спастись бегством, но спасения не было. Уолкер шагнул ближе и просунул руку в отверстие канюшона, вложив в последний удар всю оставшуюся у него силу.

Смерть содрогнулась и исчезла во взрыве.

Уолкер отлетел назад, отдергивая руку и отворачиваясь от нестерпимого жара. Свет и жар — верные союзники, смутно вспомнилось ему; он знал наперед, что порождение Тьмы не выстоит против них. Друид обернулся: Смерть, недвижимая и безгласная, обуглившаяся, валялась на пыльных камнях.

Уолкер Бо заторопился туда, где рухнул на Камни Коглин. Осторожно перевернув старика, он выпрямил его сведенные судорогой руки и ноги и положил к себе на колени обожженную, испачканную пеплом голову. Волосы и борода Коглина были опалены, изо рта и носа текла кровь. Он оказался слишком близко к огню и обгорел. Сердце Уолкера болезненно сжалось.

Конечно же, старик знал, чем кончится его вмешательство. Знал и все же использовал свой порошок.

Коглин открыл глаза, неожиданно светлые на темном обожженном лице.

— Уолкер? — прошептал он.

Уолкер кивнул:

— Я здесь. Все кончено, старик. Со всеми покончено, со всеми…

Хрипло дыша, Коглин ловил ртом воздух.

— Я знал, что потребуюсь тебе.

— Ты был прав.

— Мне это предсказал Алланон. — Рука Коглина поднялась и властно стиснула руку друида.

Он сглотнул кровь, но через мгновение голос его вновь окреп:

— У Хейдисхорна он предупредил меня, что время истекает — моя жизнь подходит к концу. Помнишь, Уолкер? Я поведал тебе только часть того, что узнал в тот день.

То, что касалось «Истории друидов». Остальное я утаил. Я еще понадоблюсь тебе — вот что мне было сказано. У меня есть еще немного времени, чтобы поддержать тебя. — Он закашлялся, корчась от боли. — Ты понял?

Уолкер кивнул. Он вспомнил, каким отстраненным и погруженным в себя казался старик в цитадели друидов. «Что-то изменилось в нем», — думал тогда Уолкер, но, поглощенный борьбой с порождениями Тьмы, он не имел времени разобраться в причинах перемены. Сейчас все стало ясно: Коглин знал, что его жизнь подошла к концу. Алланон дал ему отсрочку, но не избавление от смерти. Магия друидов спасла его у Каменного Очага, чтобы он мог умереть в Параноре. Вот, оказывается, какую сделку заключил старик.

Уолкер взглянул на изувеченное тело. Там, где его рассекла коса, в грубую ткань одежды вплелись серебряные нити инея.

— Ты должен был сказать мне, — тихо упрекнул он Коглина.

В глазах Бо стояли слезы, он сам не знал, как они появились. Да, он горько плакал когда-то, но это было давным-давно, сейчас он забыл, что это такое — плакать. Он не мог понять, почему по его лицу текут слезы, ведь ему казалось, что никогда ничто на свете не способно заставить его расплакаться.

Коглин медленно покачал головой, ему было трудно шевелиться:

— Нет. Друид не говорит о том, над чем он не властен. — Старик снова закашлялся. — Ты знаешь это и сам.

Уолкер Бо безмолвно смотрел на своего наставника.

Коглин смежил веки:

— Ты же сказал: я всегда знаю, когда надо вмешаться, а когда — не стоит. — Он улыбнулся. — Ты был прав.

У него дернулся кадык, взор остановился, дыхание пресеклось. Стоя на коленях в пыли, Уолкер продолжал смотреть на него и вслушиваться в ничем более не нарушаемую тишину.

Он закрыл незрячие глаза Коглина.

Глава 20

Уолкер Бо похоронил Коглина в лесу под Паранором; старик упокоился на поляне, омываемой прохладным ручьем, текущим с холма, среди дубов и орешника, чьи окутанные облаками листья отбрасывали на траву причудливый, змеящийся и сияющий узор теней. Это место напомнило Уолкеру потаенные лощины близ Каменного Очага, где когда-то они любили бродить с учителем. Он выбрал для погребения самый центр поляны, откуда виднелись шпили Паранора. Коглин, всегда считавший себя заблудшим друидом, наконец навеки вернулся домой.

Окончив свой скорбный труд, Уолкер остался на поляне. Он утомился физически, но самой тяжкой была душевная усталость, и поэтому ему было отрадно посидеть среди старых деревьев, подышать лесным воздухом. Пели птицы, ветер шелестел в ветвях и травах, тихо журчал ручей. Звуки эти завораживали и умиротворяли. Друиду не хотелось возвращаться в Паранор. Не хотелось проходить мимо обугленных останков всадников и их мерзких скакунов. Если бы он только мог, то непременно стер бы со страниц своей жизни все происшедшее — так же легко, как стирают написанные мелом на доске слова, — стер бы и начал жизнь заново. В душе его скопилась жгучая скорбь, которую он не мог преодолеть, она язвила и опаляла его с настойчивостью голодного зверя, не желающего уходить от добычи. Для горечи было много причин — Уолкеру не хотелось вспоминать о них.

Пришлось бы начать с отвращения к самому себе. Последнее время он презирал себя, он казался себе чужаком, посторонним, человеком, чью личность он едва мог распознать, марионеткой в руках тех, кто умер тысячу лет назад.