Талли

Я приезжала в Топику на День Благодарения и была очень, очень удивлена. Ты мне даже не позвонила. Я не знаю, что с тобой происходит, Талли, я не имею об этом ни малейшего представления. Но я постараюсь упростить тебе жизнь, хорошо? Я больше не буду тебе писать. И звонить не буду! Это мое четвертое письмо к тебе в этом семестре. Ты ни разу не ответила, и я поняла, что ты просто не хочешь отвечать. И хотя меня очень огорчает это, Талли, я больше не собираюсь тебе надоедать. Когда тебе самой захочется, можешь написать мне. Я всегда буду счастлива получить от тебя весточку, хотя совершенно ясно, что про тебя нельзя сказать того же Я только хочу, чтобы ты знала, Талли, — мне очень грустно от всего того, что с тобой происходит, и я хочу тебе как-нибудь помочь. Я считаю, мы обе должны поддерживать связь, но вижу, что ты решила избавиться от старых друзей и стать другим человеком, и мне очень жаль, что это так, Талли, потому что я очень любила тебя — такую, какой ты была раньше.

Ну, вот и все. Пока.

С любовью, Джулия.

Талли перечла письмо трижды, отложила его в сторону и закинула голову на спинку дивана. «Не от старых друзей, Джул, — думала Талли. — Не от всех старых друзей. Только от тебя».

В середине декабря в «Каса» зашла сияющая Шейки. При первом же взгляде на ее лицо Талли уже знала все. Она закатила глаза.

— Ну давай, кто из семьи Джека заболел на этот раз?

— Дядя, — счастливым голосом сказала Шейки. — Смертельно болен.

— Шейк, только, пожалуйста, не начинай петь, ведь через две недели ты опять будешь плакать.

— О, Талли, перестань! — вскричала Шейки. — Вечно ты отравишь все удовольствие.

В эти дни Джереми пригласил Талли поехать с ним на Рождество в Нью-Йорк. Талли долго не могла поверить, что это всерьез, а когда поверила, то первая ее мысль была не о Нью-Йорке, а о том, что она сможет убраться подальше от необходимости наблюдать радость Шейки.

Но уехать — значило сказать Робину. Эго значило объяснить ему, если только он захочет выслушать: то, что дает ей Джереми Мэйси, не смогут дать даже три Робина.

Джек Пэндел и Шейки пришли в «Каса Дель Сол» за неделю до Рождества. Талли подавала им. Шейки липла к нему как банный лист, но Талли показалось, что тот всего лишь развлекается. «Боже, надо уносить отсюда ноги, — подумала Талли, подавая им мексиканский суп с фрикадельками. — Мне надо уехать в Нью-Йорк, я должна уехать, если я не уеду, мне придется бежать от ее воплей и стенаний, потому что очень скоро она познакомится с этим его взглядом «в чем дело?».

Когда она принесла суп, Джек обратил внимание, что Талли совершенно сознательно уклоняется от его взгляда.

— Как поживаешь? — спросил он.

— Великолепно, — ответила Талли как могла бодро и достала из кармашка фартука блокнот. — Что-нибудь еще?

— Да! — обрадовалась Шейки. — Я умираю от голода. Я закажу энчиладас[21] с сыром. Джек, а ты?

Джек все еще смотрел на Талли.

— Чем ты сейчас занимаешься? Учишься где-нибудь?

— Конечно, — ответила Талли. — Больше ничего?

Джек вручил Талли меню.

— Я съем копченой вырезки. Принеси три, пожалуйста: порции очень маленькие.

— Джек! Ты настоящий поросенок! — воскликнула Шейки. — Хрю-хрю! Ты так растолстеешь.

Талли, схватила меню и быстро ушла. Джек смотрел вслед.

Расплачиваясь, Джек оставил ей двадцатку на чай, хотя счет был всего на тридцать долларов.

— Скоро Рождество, — сказал он, пожимая плечами. Талли вздрогнула — этот жест она помнила еще по школе.

— Я не могу принять такие чаевые, — мямлила она. — Нет, правда.

— Счастливого Рождества, Талли, — сказал он. — Надеюсь, ты повеселишься на славу.

«Черт бы тебя побрал, — бессильно подумала Талли. — Черт бы тебя побрал».

После их ухода, убирая столик, Талли обнаружила, что Джек забыл бумажник. Она выбежала на автомобильную стоянку, но их уже не было.