Таллиннский переход

Наконец наступила спасительная ночь. Спасительная от авиации, но не от мин и подводных лодок, хотя Брашкис надеялся, что малая осадка «Даугавы» позволит ей избежать мин, а что касается подводных лодок, то капитан «Даугавы», в отличие от большинства своих коллег, не верил, что противник развернул в Финском заливе так уж много подводных лодок. Пара финских, пара немецких — не больше. Театр не тот. Мелко, тесно. Но торпеда? Или это галлюцинация, массовая галлюцинация, что так часто случается на море под стрессом даже в период мирного времени. Неся на себе более двухсот пробоин, «Даугава» приближалась к Гогланду, не зная, что испытания предыдущего дня обессмертят имя старого парохода уже хотя бы за то, что он уцелел и спас более тысячи человеческих жизней.

Построенная в 1891 году в Швеции, «Даугава» сначала носила имя «Любовь», а затем была переименована в «Веру» и была приписана к Рижскому порту. Сравнительно большой транспорт водоизмещением 1428 тонн и машиной в 600 лошадиных сил не мог не обратить на себя внимание командования флотом в дни первой мировой войны, и в июле 1915 года «Вера» была мобилизована, начав уныло-тяжкую службу военного транспорта в кишащем минами Финском заливе. Вместе с другими кораблями Балтийского флота «Вере» пришлось пережить все революционные бури и прорыв из Гельсингфорса в Кронштадт сквозь льды Финского залива в 1918 году. В июле 1918 года судно переименовали в «Федерацию», и оно, первым из советских торговых судов, вышло в заграничное плавание в порты Дании и Швеции. Судно вышло в море 11 ноября 1918 года, а в феврале 1919 года «Федерация» пришла в Стокгольм. На судне не успели отдать якорь, как на палубе появился отряд шведской королевской полиции, объявившей, что судно конфискуется, поскольку является незаконно присвоенной советским правительством чужой собственностью. Экипаж был свезен на берег и интернирован, а судно передали Латвийской республике, где оно и было переименовано в «Даугаву».

После аннексии Прибалтики в 1940 году «Даугава» вместе с другими судами торгового флота Латвии была передана в распоряжение НКМФ. С начала войны «Даугава» совершила уже не один рейс под бомбежками и обстрелами, с врывающимся холодным ветерком сквозь разбитые стекла штурманской рубки, освежающим разгоряченные лица вахтенных, стала самым памятным в истории старым пароходом, которому, в отличие от сотен других, суждено было пережить войну и дожить до 1956 года.

«Даугава» продолжала идти через ночь. Пассажиры на палубе успокоились, где-то внизу, в трюмах и на твиндеках стонали, метались и бредили раненые, метались врачи и медсестры с безумными от бессонницы и пережитого глазами, плакали эвакуируемые дети, многие из которых были ранены, обожжены, контужены, ушиблены и обварены. Рыдали и причитали матери, потерявшие своих детей. Погибшие были сложены под брезентом на палубе, а судьба остальных находилась в руках капитана Брашкиса. Эти руки сжимали латунные рукоятки машинного телеграфа, готовые в любую секунду тем или иным маневром уйти от очередной опасности. Сжав зубы, подставив исцарапанное осколками стекла и дерева лицо под прохладный ветер ночного залива, Брашкис упорно продолжал вести свой избитый и искалеченный пароход к Ленинграду.

25 августа 1941, 02:05

Старший лейтенант Матиясевич, старпом подводной лодки «Лембит», и командир лодки, капитан-лейтенант Полещук, настороженно глядели в сине-черную мглу балтийской ночи. Лодка шла в позиционном положении, возвращаясь в Таллинн из своего первого боевого похода. Связи с базой не было уже давно. Какая-то финская, а может, и немецкая станция в Або заглушала все частоты радиосвязи, видимо, очень хорошо известные противнику. Никто на лодке не знал, в чьих руках находится Таллинн, оставлен он или нет. Но идти больше было некуда, поэтому шли в Таллинн. Матиясевич вздохнул, вспомнив, как он стал подводником. Еще год назад он бы сам не поверил, если бы ему кто- нибудь предсказал старпомство на подводной лодке, да еще в военное время.

Всю свою жизнь Матиясевич прослужил на судах торгового флота, прошел путь от матроса до капитана, избороздив при этом, как говорится, все моря и океаны. Профессиональный моряк, он любил свое дело и не мыслил себя ни на каком другом поприще. Ему шел уже тридцать шестой год, когда его неожиданно мобилизовали, присвоили звание старшего лейтенанта и направили на Высшие специальные классы командиров подводных лодок. Ошеломленный моряк, который в своих будущих мемуарах честно напишет, что он совсем не радовался подобной перемене в своей жизни, не мог понять, чем вызвано то, что его, опытного капитана торгового флота, человека гигантского роста, мало подходящего для подводных лодок, и, прямо скажем, не такого уж молодого, вдруг отобрали в качестве кандидата в подводники.