Таллинский дневник

Тут и многочисленные послания самого Григория Григорьевича, добрые, оптимистические, обращенные не только к своему сыну, но и ко всем маленьким ленинградцам, которых война забросила на чужбину.

Мы не раз и не два виделись с капитаном 3-го ранга Портновым.

Встречались часто, допоздна засиживались у него в каюте.

Однажды я приехал в гости к Валентину Григорьевичу. Познакомился с женой, учительницей, увидел сынишку, проворного мальчугана шести лет, который сразу притащил пачку старых фотографий, сел ко мне на колени и начал их разбирать. С пожелтевших снимков смотрели незнакомые лица матросов и командиров форта «Шанц». Мы доходим до снимка, изображающего мальчика в каске на голове, и Валерик, хитро прищурив глаза, спрашивает меня: «Угадайте, кто это?» — и, не дождавшись ответа, кричит во все горло: «Папа, мой папа!..» Я смотрю на мальчугана, изображенного на снимке, на Валерика, и мне кажется, что это одно лицо.

Тут-то и возникла у меня мысль побывать на форту «Шанц». Мы приехали туда через несколько дней утром.

Погода стояла неустойчивая: то сгущались тучи, то кропил мелкий противный дождик, то снова выглядывало солнце. Машина остановилась на берегу залива, рядом с заколоченными деревянными домами: хозяева переехали в в новый район, и с их отъездом здесь все помертвело. В буйно разросшемся бурьяне обрывается дорога. По еле заметным тропинкам взбираемся на огромный земляной бугор. Только здесь, наверху, видишь проступающие из-под земли бетонные ребра, зияющие провалы дверей. Маленькая вихрастая голова Валерика мелькает между насыпями, он что-то распевает, и ветер доносит до нас обрывки слов.

— Ну что ж, приглашаю вас зайти в наш бывший дом… — говорит Валентин Григорьевич и жестом показывает на чернеющую дверь. Мы входим внутрь каземата, и нас обдает сыростью. Здесь не слышно плеска волн, крика чаек, сверху падают капли, пахнет сырой штукатуркой, гнилым деревом. Под ногами битый кирпич, искореженное железо.

— Вот тут были койки, а в правом углу стояла «буржуйка». Если бы не она, нам не спастись от сырости.

Портнов легко двигается между разрушенными проемами, показывает нам на темные углы так, будто там все осталось по-прежнему. Через узкую бойницу падает дневной свет и играет на его возбужденном лице, бетонные своды резонируют.

— Как только налет — мы сюда. Так иногда целыми днями на улицу не выйдешь, налет за налетом. Зимой было особенно трудно. Мороз, стены инеем покрываются… Зато летом в часы затишья, как на даче, даже рыбачили…

Мы ходили по старому, заброшенному форту. Все, все здесь напоминало о прошлом, и виделись мне то петровские бомбардиры, выпускавшие огненные ядра, то пушки, стрелявшие по кораблям английских интервентов, пытавшихся в 19-м году прорваться к красному Петрограду. И, конечно, годы войны, когда форт «Шанц» стоял часовым на подступах к Ленинграду…

* * *

Прошло много лет с того памятного похода «Кирова» по местам былых сражений. Время неумолимо. Редеет строй ветеранов. «Снаряды ложатся в нашем квадрате» — такое часто можно слышать из уст фронтовиков. Ушел из жизни наш командующий, боевой адмирал Владимир Филиппович Трибуц. Нет Всеволода Вишневского и его верного «Санчо Пансо» Анатолия Тарасенкова. Нет бывшего старшины, а после войны Героя Социалистического Труда с завода «Большевик», любимца кировцев Петра Иванова и бесстрашного командира балтийских тральщиков Николая Дебелова. Нет комиссара линкора «Марат» Сергея Барабанова. Увы, этот перечень можно продолжить… Как точно сказано известным поэтом-фронтовиком Константином Ваншенкиным:

Умирают друзья, умирают,
Погружаясь, уходят на дно,
Будто лампу с окна убирают,
И, как прорубь, чернеет окно.

Их составилась целая каста.
Уходили и прежде они,
Но такое случалось не часто
Даже в очень недавние дни.

И корабли не бессмертны. Одни проживут свои век, так и не повидав войны, не выпустив ни одного боевого снаряда, и идут на слом. Другие проходят сквозь огонь сражений, и их имена навечно остаются в истории, подобно Краснознаменному крейсеру «Киров». В Ленинграде на Морской набережной Васильевского острова, на гранитном пьедестале скоро поднимется орудийная башня главного калибра с крейсера «Киров», как живое напоминание потомкам о мужестве балтийцев, сорок лет назад защищавших Таллин и Ленинград. Все имеет свое начало и свой конец. Только никогда не умирает морская дружба. Живет и здравствует благородное содружество моряков-кировцев. Глава его капитан 1-го ранга в отставке Алексей Федорович Александровский по-прежнему страстный пропагандист боевого прошлого. Несут свою службу на флоте контрадмирал Владимир Павлович Макаров и «мальчик с форта „Шанц“» Валентин Георгиевич Портнов, а его сын Валера — курсант Высшего военно-морского училища.