Талмуд и Интернет

Я думаю, главное обещание Талмуда — не быть книгой, а быть своего рода сетью для ловли Бога, которая все разворачивается и разворачивается, покрывая пространство и время. Тот факт, что периодически в сеть попадает что-то случайное — правовые вопросы, споры об одежде и моде, кулинарные рецепты, вопросы сельского хозяйства и календаря, науковедение, талмудические аналоги дельфинов, черепах и старой обуви, — сам по себе становится уроком, который преподает Талмуд. В нем имеют значение и скромные замечания, и благородные устремления. В этом смысле Талмуд — сеть для ловли Бога, но попутно она захватывает и мужчин, и женщин.

Талмуд нужно изучать парами. Постоянный партнер по изучению Талмуда называется арамейским словом хеврута (родственным слову хавер, то есть «друг»). На основе этих пар возникает община, а на основе общин возникает общество, а из обществ состоит целый мир. Талмуд не читают, как книгу, а изучают вслух, распевают, делают его живым. Сюжет из «Одиссеи», который для меня стал метафорой тщетности литературы, может быть, тоже следовало читать не одному. Это произведение само по себе является устной поэмой, которую исполняли на торжествах как песню — подобно тому, как некогда на рыночных площадях читали Тору. Сам факт того, что люди собирались, чтобы услышать свою мифологизированную историю, мог значить не меньше, чем использовавшиеся для этого слова.

Было бы неплохо представить Интернет как аналогичный акт общинного единения, несмотря на то что люди подсоединяются к Интернету поодиночке. Он, как и Талмуд, содержит в себе обещание книги, которая есть больше, чем просто книга. Сейчас я могу показаться сентиментальным. Одиссей, тщетно пытающийся обнять тень своей матери, может, кроме всего прочего, быть еще и метафорой киберпространства, страны, в которой самые тайные наши устремления в итоге оказываются иллюзорными.

Не так давно в газете «Нью-Йорк таймс» меня привлекла статья о том, что немецкий профессор архитектуры вместе со своими студентами использует компьютеры, чтобы воссоздать синагоги, разрушенные во время «хрустальной ночи». Это название («ночь разбитых стекол») — слишком явный эвфемизм, не передающий того, что на самом деле произошло в 1938 году, начавшись ночью 9 ноября и закончившись только на следующий день. Банды громил, подстрекаемые нацистским правительством, прошлись по всей Германии и Австрии, убивая, грабя, разбивая витрины еврейских магазинов и сжигая синагоги. Тридцать тысяч евреев было арестовано, включая моего деда по отцовской линии.

Немецкий профессор архитектуры, нееврей, воссоздал внешний вид нескольких разрушенных синагог и разместил их изображения на сайте архитектурной школы, в которой он преподает. Школа расположена в пригороде Франкфурта. Я сразу же решил посмотреть этот сайт. Я ожидал, что среди изображений будет и синагога в Вене и мне удастся увидеть маленький шул[7], где праздновали бар мицву моего отца и где он молился вместе со своими родителями.

К сожалению, на сайте оказались изображения только немецких синагог, да и то к тому времени был восстановлен облик только трех из них. Используя Интернет-видео, я решил «посетить» синагогу во Франкфурте. Картинки очень медленно «грузились» в мой компьютер. Наконец я нажал на кнопку «пуск» и оказался на Юденгассе — Еврейской улице — неподалеку от красного фронтона синагоги, в которой сочетались луковки куполов восточного типа с суровой каменной готикой. Фасад остался позади, и я оказался внутри здания, разглядывая великолепные мавританские арки и опоры, поднимающиеся до женской галереи. Неожиданно перспектива в фильме поменялась, и я стал смотреть сверху на аналой и ковчег.

Компьютерные изображения были трехмерными, но меня не оставляло впечатление, что они плоские и вялые, а цвета — мертвенно-синий, красный, как губная помада, и кибернетический зеленый — имели неестественные, неживые оттенки. Казалось, что это сон, который мог сниться компьютеру, будь он человеком. Дремлющий компьютер словно пытается отыскать свою утраченную человеческую сущность. В фильме не было людей — только здания. В конце концов, это был всего лишь архитектурный проект. Но и при всем моем разочаровании я просмотрел фильм несколько раз. Не знаю, на какое откровение я рассчитывал, но фильм оставил во мне пустоту и безжалостно лишил меня прошлого, с которым я хотел повстречаться.

Впрочем, дело тут, видимо, не столько в Интернете, сколько в соблазне посетить мир мертвых и разочаровании от этого посещения. Когда пребывание Одиссея в загробном мире заканчивалось, он сожалел, что не может остаться там подольше, чтобы повидаться и поговорить с большим количеством теней. Но он напуган. А вдруг ему не удастся вернуться назад? Что, если появится какое-нибудь чудовище? Что, если он сам станет тенью? Ведь сказала ему тень матери: «Уходи скорей». Живые не могут общаться с мертвыми. Вся беда в том, что Одиссей не смог бы найти дорогу домой, не пообщавшись с тенями.