Талорис

Сборы не заняли слишком много времени. Вещей у Вира оказалось совсем мало. Дополнительный комплект дешевой, но чистой одежды, куртка из плотной ткани с капюшоном, длинный узкий кинжал, праща, стальные шарики к ней, последний глиняный снаряд с усыпляющим газом и несколько трав да порошков, которые можно было превратить в яд или, наоборот, в лекарство, и конечно же завернутый в ткань колокольчик, подарок Нэ.

На прощание он обнял ее.

— В мире что-то случилось, Бычья голова. Что-то, чего я пока не могу понять. Так что будь осторожен, смотри, слушай и не ввязывайся в неприятности. Звони в колокольчик, мой мальчик. Звони в колокольчик.

Вир ушел, а старая Нэ, словно постарев еще на две сотни лет, посмотрела в древнее тусклое зеркало, и отражение устало смотрело на нее.

— Он двенадцатый, — наконец прошептала она. — Двенадцатый, кого ты нашла и прогнала в итоге. Всех других ждала неудача. Убиты. Пропали. Бросили все на середине пути. Или стали совсем не теми, кем ты их видела. Почему же ты надеешься, что именно он тот самый?

Старуха посмотрела на старуху, и обе пожали плечами, сказав друг другу одновременно:

— Ну должно же когда-то у тебя получиться. Почему бы и не сейчас?

Глава семнадцатая Знания Дакрас

В книгах нет тьмы. Тьма есть лишь в сердце написавшего и того, кто, найдя ее, решил забрать с собою. Книги выше тьмы, они только хранят знание, и нельзя их винить за содеянное.

«Заблуждения библиотекаря». Каренские хроники. 423 год со времен Катаклизма

От туаре тяжело пахло мускусом, шерстью и навозом. Длинношеий, темно-коричневый, с шестью крепкими мускулистыми ногами, он медленно и величаво шел вперед по едва угадывающейся во мраке тропе, засыпанной песком, неся на широкой спине целый дом из прутьев и ткани.

Шерон, сидя в подвесной люльке чуть пониже возницы — угрюмого безобразного карифца, управлявшего животным с помощью копья с крюком, думала о том, что именно эти существа — истинные жители Феннефат, Дыхания Смерти, Великой пустыни, которая пожрала Кариф. Звери, совсем не похожие на хрюлей, живущих в герцогстве Летос, хотя, как писали в старых книгах, и тех и других существ создали эйвы.

Туаре намного более редки, чем верблюды, и никогда не рождались в неволе. Их следовало отыскать в самых жарких и безлюдных землях Карифа, поймать, приручить, научить ходить в караванах — и тогда в твоем владении оказывалось чудо, корабль пустыни, настоящее спасение в дальних переходах по губительному краю, обходящееся без воды куда дольше верблюда и куда лучше переносящие жару и песчаные бури.

Стоили туаре баснословных денег, и позволить их себе могли только богатые купцы или же… успешные контрабандисты. Хотя порой между теми и другими разница оказывалась слишком мала, чтобы хоть кто-то мог ее заметить.

Стемнело еще сильнее, изъеденные временем утесы справа от дороги стали лишь темными силуэтами на фоне пурпурного неба, напомнили девушке ступенчатые пирамиды огромного кладбища Эльвата, города, в который она вряд ли когда-то сможет теперь вернуться. Внезапно по шерсти зверя пробежала бледная волна мерцания, и вот уже кончики его плотных шерстинок стали излучать мягкий зеленоватый свет. Впереди один за другим зажглись зеленые пятна. Пять. Восемь. Двенадцать. Двадцать. И раздались низкие, тоскливые, горловые вскрики — туаре с радостью встречали ночь и очередной долгий переход.

Путешествие продолжалось уже вторую неделю по одному и тому же расписанию. Стоило лишь жаре спасть, а солнцу склониться к охряно-оранжевым барханам, лагерь сбрасывал с себя тяжелую свинцовую дрему, начинал оживать, появлялись люди, собирали шатры и навесы, кормили туаре, нагружали их вещами, закрепляли на спинах навесы, и караван отправлялся в путь до самого рассвета.

Шли дикими землями, на запад, далеко от известных караванных троп, по местам, в которых не было никакого жилья. Останавливались на отдых возле древних, всеми забытых, давно обезвоженных колодцев, в развалинах старых кишлаков, в тени ущербных гор, под нависающими каменными исполинами, в которых Шерон чудились осколки статуй прошлых эпох. Два дня назад караван разбил стоянку возле торчащего из земли меча, который сжимала чья-то ушедшая в песок рука — оставались видимы лишь костяшки пальцев, смыкающихся на рукояти. Меч оказался столь огромен и широк, что колоссальная тень от него протянулась далеко по земле, большую часть дня, даже в полдень, защищая лагерь от нестерпимого жара и лишь к вечеру сместившись в сторону, словно прося наконец оставить ее в покое.