Талтос

Послышался шорох и постукивание, и как раз в тот момент, когда Мэри-Джейн развернула Мону и показала ей на ступеньки следующей лестницы, Мона увидела крошечную женщину, выскочившую из задней комнаты. Ее седые волосы были заплетены в свободно свисавшие косы с ленточками на концах, лицо походило на смятую тряпку, изумительно черные глаза, окруженные морщинами, смотрели с добродушным весельем.

– Поскорее, – сказала Мона, двигаясь вдоль перил так быстро, как только могла. – Меня тошнит от этого наклона.

– Тебя тошнит от деточки!

– Беги вперед, зажги там свет! – крикнула старая женщина, с неожиданной силой подхватывая Мону под руку. – Какого черта ты мне не сказала, что это дитя беременно? Боже, это же дочка Алисии! Она же чуть не померла, когда ей отрезали тот шестой палец!

– Что? Мне? – Мона повернулась, чтобы заглянуть в маленькое сморщенное личико с маленькими губами, крепко сжавшимися, когда женщина кивнула. – Ты хочешь сказать, у меня был шестой палец?

– Конечно был, милая, и ты едва не отправилась на небеса, когда его удаляли. Неужели никто никогда тебе об этом не рассказывал? О том, что медсестра дважды сделала тебе укол? И твое сердце почти остановилось, но пришла Эвелин и спасла тебя!

Бенджи промчался мимо вверх по лестнице, его голые пятки мягко стучали по дереву.

– Нет, никто мне не рассказывал. О боже, шестой палец!

– Но разве ты не понимаешь, что это поможет! – заявила Мэри-Джейн.

Они уже шли наверх, только Моне казалось, что впереди еще сто ступенек, и тоненький Бенджи, который зажег там свет, уже лениво спускался вниз, хотя Мэри-Джейн что-то кричала ему.

Бабуля остановилась у основания лестницы. Ее белая ночная рубашка касалась не слишком чистого пола. Черные глаза бабули рассматривали Мону, что-то подсчитывая. «Не сомневайся, это настоящая Мэйфейр», – подумала Мона.

– Неси одеяла, подушки, все такое! – потребовала Мэри-Джейн. – Скорее! И молоко, Бенджи, найди молоко!

– Ладно, сейчас, одну минуту, – крикнула в ответ бабуля. – Эта девочка выглядит так, словно у нее нет времени на то, чтобы ночевать на чердаке. Ей нужно прямо сейчас в больницу. Где грузовик? Твой грузовик на стоянке?

– Да забудь ты о нем, она родит прямо здесь, – ответила Мэри-Джейн.

– Мэри-Джейн! – рявкнула бабуля. – Черт тебя побери, я не могу забраться по той лестнице. У меня нога болит!

– Иди ложись, бабуля. Вели Бенджи поторопиться с барахлом. Бенджи, ни гроша не получишь!

Они продолжали карабкаться наверх, и с каждым шагом воздух становился все теплее.

Чердак оказался огромным.

Такое же перекрещение электрических гирлянд, как и внизу, красовалось здесь, и везде были расставлены пароходные кофры и гардеробы. Они стояли в каждом углу, кроме одного, где располагалась кровать, а рядом с ней масляная лампа.

Кровать была гигантской, с темными простыми столбиками для полога, но самого полога не было, и лишь сетка растянулась наверху, слой за слоем. Сетка отгораживала и вход в этот угол. Мэри-Джейн приподняла ее, и Мона буквально упала на мягчайший матрас.

Здесь было абсолютно сухо! По-настоящему. Пуховое одеяло клубилось вокруг Моны. Подушки, подушки…

– Бенджи! Неси сюда ящик со льдом!

– Милая, но я только что отнес этот ящик на заднее крыльцо, – сказал мальчик с отчетливым каджунским акцентом.

«Он говорит совсем не так, как та старушка, – подумала Мона. – Она говорит, как мы, ну, может быть, чуть-чуть иначе…»

– Ну так принеси его оттуда! – крикнула Мэри-Джейн.

Сетки ловили золотистый свет и создавали прекрасный уединенный уголок вокруг этой большой мягкой кровати. Прекрасное место, для того чтобы умереть. Может быть, даже лучше, чем ручей с цветами.

Боль навалилась снова, но на этот раз Мона чувствовала себя гораздо уютнее. Что в таком случае полагается делать? Мона читала об этом. Глубоко дышать, или что-то в этом роде? Она не могла припомнить. Это была именно та тема, которую она не изучила как следует. Милостивый Иисус, это ведь уже вот-вот должно было случиться!

Мона схватила руку Мэри-Джейн, и та легла рядом, заглядывая ей в лицо, промокая ей лоб чем-то мягким и белым, мягче, чем носовой платок.

– Да, милая, я здесь. А оно становится все больше и больше, Мона, это не то чтобы… это…

– Это родится, – прошептала Мона. – Это мое. Это родится, но если я умру, ты должна кое-что сделать ради меня. Ты и Морриган вместе.

– Что?

– Сделайте для меня похоронное ложе из цветов…

– Сделать что?!

– Тихо. Я говорю о действительно важных вещах.

– Мэри-Джейн! – проревела бабушка снизу, от лестницы. – Иди сюда и помоги Бенджи поднять меня наверх, детка!

– Сплетите плот, плотик, весь из цветов, ну, ты понимаешь, – сказала Мона. – Глициния, розы, все, что растет вокруг, и болотные ирисы…

– Да-да, а потом что?

– Только сделайте его непрочным, по-настоящему непрочным, чтобы он медленно распался подо мной в воде и я бы погрузилась на дно… как Офелия.

– Ладно, хорошо, как скажешь! Мона, мне страшно. Мне по-настоящему страшно.

– Так будь ведьмой, сейчас самое время настроиться.

Что-то лопнуло! Как будто кто-то проткнул дырку.

«Боже, она что, умерла внутри?»