Там

Офелия погибла из-за своей необыкновенной чувствительности. Горный ветер, разметав ее густые волосы, заполнил мечтательную голову дикими модуляциями и заглушил сердце, которое до той поры внимало только жалобам деревьев и дыханию ночи. Офелия погибла, потому что ее грудь, трепетную и нежную, разорвали голоса безумных морей, яростный грохот прибоя. И ничем не мог ее утешить красивый бледный кавалер, что апрельским утром молча сидел у ее колен, бедный безумец, равным образом одержимый бешенством стихий. И слова о небе и любви проникли в сердце сладкой отравой.

Небо! Любовь! Свобода! Прекрасный сон, бедная Офелия,
Ты растаяла в нем, словно снег в огне,
Твои великие видения задушили твои слова,
И чудовищная бесконечность ужаснула синие глаза!

И только поэт видит, как в звездных лучах, по ночам Офелия собирает цветы. И видит как в своих длинных вуалях Офелия плывет по реке подобно большой лилии.

Экспрессионист Георг Гейм совершенно иначе подошел к разработке темы. Тихая печаль чужда ему, стихотворение написано в силлабо-тоническом пятистопном ямбе, но в формально небрежной манере. Образы отличаются резкостью, силой, драстичностью.

В волосах — гнездо водяных крыс,
и руки в кольцах погружены в речную воду,
как плавники и, помогая ей плыть, рассекают
тени подводных тропических лесов.

Последнее солнце, блуждая в темноте,

опускается глубоко в склеп ее мозга.
Почему она умерла? Почему она так одиноко
расталкивает путаницу травы и папоротников в воде?

В густых камышах стоит ветер. Он пугает

как рука летучей мыши
с влажным перепончатым крылом.
Он стоит как дым в темном речном потоке,

как ночное облако. Длинный белый угорь

скользит над ее грудью. Светляк сияет
на ее лбу. Ива плачет
над ее немым страданием и роняет листву.

Так кончается первая, вполне пейзажная часть стихотворения. Никаких красот, только в глубинах реки маячат сумраки тропического леса, который, может быть, снится мертвой Офелии. На сей раз ее курс иной. Она продвигается по широкой реке к большому городу, минуя предместья. Уборка урожая, красный пот полудня, желтый ветер спит в поле. Какая-то птица поправляет большое крыло лебедя, которое прикрывает ее лицо.

Голубые веки бессильно опущены.
В белых мелодиях, доступных только ее слуху,
ей снится малиновая бархатная подушка
вечного сна в ее вечном гробу.

Мимо, мимо! Близится шум большого города. Гудки, скрежет. Через дамбу прорывается белый поток — эхо от него разносится повсюду, смешиваясь с шумом и говором улиц. Колокола, грохот кирпичей, визг машин. Офелия заплыла в механический кошмар современной индустриальной панорамы. В дымный красный вечер подъемный кран вытянул огромную руку. Он морщит свою злобную морду. Он — черный тиран, Молох, перед ним копошатся на коленях сотни черных рабов. Яростная деловая суматоха: на другой берег реки, на цепях, тащат тяжелый мост.

Незаметно плывет она по реке,
При виде ее смолкает человеческий гул,
большое крыло скрывает  темную скорбь,
кажется, словно это крыло бросает тень на оба берега.