Там

Издалека
Облаченный в облака (будем считать облака и бархат за одно и тоже)
Ледовитый, продвигаясь плодовито (а почему бы и нет?)
Из моря  роз слегка в гонговую изморозь
На встречу с Фата-Морганой, он…

Не назвать же его «я» или «ты»! Ледовитый объект, продвигаясь плодовито(он сеял по пути плодовые сады) в гонговую изморозь в бархатном костюме, несомненно, «он», даже «Он». Великолепная отстраненность! Надо показать трубочисту. За поллитра он что угодно прочтет. К тому же его имя состоит из «труба» и «чистить». А что если это труба архангела? Наивысокопочтеннейшее звание! Трубочист-архангел!

Рифм маловато. Но поскольку стихотворение посвящено жирафу и архангелу(трубочисту), с этой публики какой спрос? Академик бы начал трескотню, но его из строк выкинула фараонова сила, к тому же какие рифмы у Платона? Трубочист слишком чист, он рифмя, работу позабудет и займется самоваром у себя в деревне. Это неважно, что он городской, в деревню его всякий позовет. Пудель сам из деревни. Может и Рамзес из деревни, разве про фараонов толком что-нибудь скажешь?

Решено. Никакого посвящения не будет. Пусть стихотворение одинокое(как птица-жираф при условии, что жираф — птица) кочует в беспредельности изморози или фата-морганы:

Поэтом можешь ты быть,
Но анахоретом(притом) быть обязан.

Писатель

Имя и отчество он забыл сразу и накрепко, считая оные вербальными излишествами: собственно, таких слов не водилось в его лексиконе, мы решили определить их метафорами, не уверенные в правильности термина. Имя и отчество он называл гороховой белибердой, жабьими нежностями, бегемотным воркованьем. На фамилию свою — Форточкин — он злился из-за двух неблагозвучных согласных ЧК и предпочитал себя называть Фортони.

Однажды Фортони ехал в автобусе с оживленным толстым прикидоном (так окрестил он пассажира про себя), сосредоточенно думая, почему у Далилы Ивановны неполное помойное ведро. Так увлекся, что почти не ощутил толчка в бок, коим наградил его прикидон: — Брату писателю наше кудрявое гу-гу!

Фортони обращался к интеллигентам принципиально на «ты»: — Какой я тебе брат? Разве ты гренландец? Моего брата зовут Йо-хо-хо, он носит тюленью шкуру и живет в пещере. Представитель и ездит на собаках в ООН.

— Пулькин-Масляный, пишу всё. Моих выступлений жаждет толпа. Сначала шорохи, шепоты, хиханьки, хаханьки, потом, под гром оваций передают через ряды пачки денег. Недавно подписывал в магазине новую книгу, два носильщика собирали в мешки тюки ассигнаций.

— Кстати, купи мне билет. — Прикидон долго рылся в дырявых карманах донельзя измятой куртки — на пол посыпались кнопки, булавки, гвозди, банка клея, которая разбилась о ручку кресла, вымазав пальцы и обшлаг рубашки Фортони и… ни единой копейки. — Заплатил сегодня взносы за год во ФЬЮТЬ, — пробормотал он, — дочиста общелканили. Но вы, браток, не бойтесь, меня контролеры знают.

Подошли контролеры. Пока Прикидон орал на них, совал книгу под заглавием «Мымра», зачитывал фрагменты под басовитый рефрен «Предъявите билет», Фортони задумчиво вышел из автобуса и задумчиво пошел домой. Его нагнал писатель Пулькин-Масляный, он же Прикидон: — Все хотел спросить, почему вы не пишете и почему не выезжаете на свежий воздух? Вы же писатель, откуда не погляди — хоть слева, хоть сверху. А свежий воздух, кислород и прочее, великая сила, перо так и летит! Ну мне пора в ШНЫРЬ…

— Взносы платить? Отдай, пожалуй, куртку.

Фортони продолжал думать: — Дурак этот Прикидон. Будто его свежим воздухом сыт будешь. В городе, слава богу, и помойные ведра полны, и мусорные баки ломятся, и крысы водятся. Больно нужна деревня с ее крапивой. Да и по виду Прикидон какой-то шнырливый. Недаром в эту контору торопится. Ладно, черт с ним. — Фортони никогда больше минуты ни о ком не думал. Его занимали проблемы поважней: — Почему же у Далилы, хозяйственной бабы, такое скудное помойное ведро? Родственники, что ли, приехали? Эта саранча на все способна. Так и есть, и тот мусорный бак пустой.

Фортони завернул в свой подъезд и побрел по лестнице на четвертый этаж. Перед его дверью лежал целый батон: — Мать честная, а это откуда? Вот вам и ужин, господин Фортони. Хотя нет! Если я хочу стать писателем, надо бы перо достать. Не этой же дрянью шариковой писать! Прикидон может и прав. Он, правда, совсем забулдыга, но…устами забулдыги…А Далила-то Ивановна каждый вечер гуся выгуливает. Гуся на три романа хватит да еще на пару рассказиков, да еще голый гусь вещь сверхполезная. Решено, обменяю батон на гуся. Скажу, батон живой, сам размножается.