Там, где бродит смерть

Он подгонял пулеметчиков взглядом, нервно наблюдая за тем, как их дрожащие, скорее от холода, чем от страха, руки заправляют пулеметную ленту. В таких случаях обычно оказывается, что после нескольких выстрелов пулемет заедает. Лейтенант не выдержал и сказал "Огонь" раньше, чем пулеметчики приготовились к стрельбе.

Прозвучал дружный, раскатистый залп. Дождь прибил пороховой дым к земле. Все опять промахнулись. Показалась четвертая цепочка.

- Чертовщина, - зашипел лейтенант. - Вы что, стрелять разучились? Он, очевидно, забыл, что несколькими секундами ранее сам не мог ни в кого попасть.

А потом затарахтел пулемет. Этот звук был приятен. Он успокаивал и походил на утробное урчание, которое издает двигатель автомобиля или мотоцикла. Лейтенант и без бинокля прекрасно видел, что далеко не все пули уходили в молоко.

- Цельтесь в головы, - приказал он. - Похоже, у бошей под шинелями доспехи.

Энтони поймал прицелом мухообразную голову германца, отдав предпочтение левой глазнице, затаил на миг дыхание, чтобы оно не мешало стрельбе, и плавно нажал на курок. Отдача толкнула прикладом. Энтони сжал зубы. У него на плече уже образовался внушительный синяк, постепенно из синего превращавшийся в бурый. Глазница германца треснула, расплескалась пластмассовыми осколками вперемешку с кусками костей, ошметками кожи и кровью. Бош остановился, словно не понимая, что с ним случилось. Его руки выпустили винтовку. Она упала в грязь. Германец хотел потрогать разбитую глазницу, руки дернулись, поднимаясь вверх, но в это время его ноги подломились и он наконец-то повалился. На все это ушло несколько секунд. Энтони даже начинал подумывать, а не загнать ли пулю в правую глазницу боша, чтобы немного ускорить этот процесс.

Пулеметчики щедро поливали цепочку огнем. Второй номер едва успевал направлять ленту, а у наводчика, скорее всего, уже начали покрываться волдырями ладони, потому что корпус пулемета сильно нагрелся. Вода в нем начинала закипать. От пулемета потянулся столб пара, мешавший прицеливаться. Германцы даже не пытались пригнуться к земле и ни разу не залегли, чтобы спрятаться и переждать убийственный поток пуль. То ли они были так фанатичны, что смерть для них ничего не значила, то ли уверены в собственной неуязвимости, но скорее всего они просто ничего не соображали, накачавшись перед атакой шнапсом. Впрочем, в этом случае они обычно горланили песни, подбадривая себя и пряча страх.

Дождь немного охлаждал пулемет. Возможно, именно из-за этого вода в нем так пока и не выкипела, но пар мешал пулеметчикам, застилал глаза, и они долго еще не видели результатов своей стрельбы.

Пули превратили шинели в лохмотья, а тела рвали в клочья, как будто это чучела, набитые соломой, так же не чувствующие боли. А потом пулемет наконец-то замолчал. То ли заклинило, то ли он перегрелся, выяснять времени не было. Пар быстро рассеялся, и пулеметчики, к своему ужасу, увидели всего лишь в нескольких метрах впереди себя германских солдат.

Энтони поймал в прицел новую мишень, но за долю секунды до того, как он хотел уже нажать на курок, залп сделали германцы. Они стреляли, как ковбои в американских вестернах - не прицеливаясь с уровня живота, а поэтому их пули были не опасны, пройдя примерно в полуметре над окопами. Боши оказались никудышными стрелками. Видимо, у германцев стало так плохо с резервами, что они бросили на прорыв необстрелянные части. Впрочем, для того и нужно пушечное мясо, чтобы принять на себя поток пуль, который в ином случае мог бы достаться на долю более подготовленных солдат. Энтони вновь выстрелил, но промахнулся. Пуля скользнула по каске германца, оставив на ней сверкающую серебром бороздку. Бош замотал головой. Наверное, его слегка оглушило. Ему осталось ждать смерти всего лишь миг, но вдруг Энтони замер. Краем глаз он заметил, что уже убитый им германец вновь поднимается. Он встал на четвереньки и стал шарить руками по земле, отыскивая утонувшую в грязи винтовку. Грязь забила ее дуло, забралась в спусковой механизм, а это значило, что для стрельбы винтовка сделалась бесполезной, но у нее был штык, и в рукопашной она еще могла пригодиться. Рука Энтони задрожала. Он не мог больше заставить себя выстрелить. Германцы по-прежнему шли медленно. Теперь они могли бы и побежать.

- Гранаты, - прохрипел лейтенант. Он сорвал голос.

Солдаты побросали гранаты, припали к земле. Она содрогнулась. В окопы залетели запах гари, комки земли и куски человеческих тел. Когда дым растворился, оказалось, что первой цепочки бошей уже не существует. От нее остался лишь один солдат, у которого были оторваны обе руки. Германец не потерял сознания, очевидно из-за болевого шока, и теперь стоял даже не раскачиваясь, вмерзнув в землю, как языческое божество. Он упал, когда до него докатилась вторая цепочка и кто-то толкнул его, выведя из равновесия. Англичане закидали гранатами и ее. Эффект был такой же, но это были последние гранаты.