Там, где горит земля

Томас слушал радио и очень хотел кого‑нибудь убить. Просто так, чтобы разрядить злость и ярость, накапливавшиеся в нем, как в конденсаторе. Но выместить раздражение было не на ком, прифронтовую зону давно и надёжно очистили от всех нежелательных и просто сомнительных элементов.

Ближе к полудню некоторые радиостанции неожиданно прекратили работу, другие сменили диапазон. Никто ничего не мог сказать в точности, но опять‑таки все знали, что в ход пошло новое оружие. Атомный арсенал противостоящих сторон получился несимметричным. «Водные» поставили на морские баталии и бомбардировку портов Северного Моря. Нация предпочла копить драгоценные заряды для сухопутных баталий. Империя и Конфедерация использовали свой шанс, теперь пришло время убербомб Евгеники.

А затем, к трем часам пополудни, нобилю доставили пакет.

Строго говоря, это не был «пакет» в обычном понимании. От колонны мотоциклистов внезапно отделился один, обычный аппарат с коляской, пропыленный насквозь. Водитель в кожаном плаще и очках, а так же дремлющий за пулеметом второй номер. Попытавшийся пресечь нарушение дисциплины марша регулировщик, увидев документы мотоциклиста, вытянулся в струнку — это был особый курьер в чине полковника, а в коляске ехал увесистый стальной ящичек, похожий на чемодан–дипломат.

Запершись в автомашине, Томас очень внимательно прочитал все содержимое ящика – выписку из общей директивы северной группы армий, приказ на боевые действия дивизии, разъяснения, график, план снабжения и транспортировки, всю сопутствующую документацию. И только после этого дал волю чувствам. Снаружи терпеливо ждали полковник и охрана, дивизионный штаб и вся дивизия, а Фрикке ходил по крошечному отсеку личного бронеавтомобиля – два шага в одну сторону и обратно – и готов был кусать локти от злости, только на этот раз имевшей уже совершенно иную природу. От злости на себя, на собственные спешку, торопливость, несдержанность.

Как он мог допустить хотя бы тень сомнения, предположить, что его действительно задвинут на второй план? Что командующий группой армий на северном фасе Варшавского Выступа пренебрежет штурмовой дивизией, сформированной волей Вождя? Этого не могло случиться и, разумеется, не случилось. Все происшедшее было частью большого плана, в который его не посвящали до последнего момента. Обидно, но понятно и объяснимо.

Томас позволил себе ровно три минуты терзаний и самоуничижений, а затем перешел к действию. Счастливый билет, выданный Координатором, продолжал действовать, теперь только от Томаса и его соединения зависело, обернется ли он вожделенным выигрышем.

Канонада по сторонам усилилась, по–видимому, аборигены начали оправляться от шока и старались усилить нажим, чтобы закрыть намечавшуюся пробоину фронта. Поздно, они отставали минимум на целый ход, а то и два. Прежде чем русские соберут достаточные силы, прорыв на второстепенном участке будет расширен и станет катастрофичным.

Мимо прогрохотал гусеницами тяжелый транспортер, набитый развеселой пехотой. На специально приваренных по бокам машины арматурных штырях торчали насаженные головы, испачканные свежей кровью. Ягеры даже в бою успевали найти время для развлечений. Томас с лёгкой печалью вздохнул. Экстремальные забавы не поощрялись в армии Евгеники, считалось, что это недостойно высокого звания «сверхчеловек». Носитель истинного евгенического типа не унижается до пыток и прочего садизма, он не злодействует, а следует естественному инстинкту совершенства и отбора. Ягеры же не сковывали себя подобного рода идеологическими ограничениями, за что, в числе прочего, на них очень косо смотрели и армия, и «братья». Но все же, следовало признать – ягеры заслужили немного личного счастья и веселья. Заслужили сполна.

Сновавшие через расположение дивизии колонны порожняка как бы случайно оказались расставлены в готовности забрать части дивизии, стремительная погрузка, даже если бы её обнаружила вражеская разведка, заведомо опережала прохождение информации. Томас отметил идеальное соблюдение графика, а так же предельно интенсивную эксплуатацию всех частей армейского механизма. В каждый отдельно взятый момент любой элемент выполнял полезную работу. Поневоле вспомнился профессор Айнштайн, заложивший точную, научную основу этой системы, получившей соответствующее название «маятник Айнштайна». При этой мысли Томас ощутил лёгкий озноб – мёртвый ученый едва не дотянулся до него из могилы, и пользоваться результатом работы гениального математика было как‑то… нервно. Но нобиль быстро изгнал неправильную и несвоевременную мысль.