Там, где кончается река

— В Чарлстоне сохранилось самое большое количество домов восемнадцатого и девятнадцатого веков. В годы возрождения, которые последовали за ураганом «Хьюго», началась настоящая лихорадка. Все хотели кусочек старины, так что цены на недвижимость взлетели до небес. Не нужно было даже выставлять во дворе табличку «Продается». Владелец обычно намекал друзьям, что собирается продать дом, и к вечеру получал десяток звонков. Конкуренция была страшная. Большинство домов здесь — так называемые чарлстонские одиночные. Шириной в одну комнату, торцом на улицу. Вдоль стены обычно идет веранда, обращенная на юг или юго-восток, чтобы можно было наслаждаться бризом. Колонисты давным-давно поняли, что планировать дом надо с расчетом на долгое мучительное жаркое лето.

Эбби могла за пять минут рассказать о Чарлстоне больше, чем я — за всю жизнь. Она свернула в одну из аллей, чтобы продемонстрировать мне какой-то вымощенный кирпичом проулок. Потом привлекла мое внимание к кованой решетке работы Филиппа Симмонза, а затем показала сад, где росло нечто уникальное: «Говорят, этой глицинии целых сто пятьдесят лет». Я изучал искусство большую часть жизни, но глаз у Эбби был натренирован не хуже, чем у меня, если не лучше. Она замечала красоту в мельчайших деталях. У каких-то ворот она остановилась и указала вверх:

— Это место называется «Поцелуй меня в воротах». Или «Дыхание весны». У этих цветов потрясающий аромат.

Я был изумлен.

— Откуда ты столько знаешь?

— Я коренная чарлстонка. — Эбби улыбнулась. — Мы обязаны это знать.

Было уже за полночь, и мы описали полный круг, оказавшись в паре кварталов от ее дома. Эбби взглянула на меня:

— Ты устал?

Я покачал головой:

— Нет, прогулка пошла мне на пользу. Не знаю, что вы подмешиваете в свой лимонад, но угощать им гостей без предупреждения не стоит.

Эбби засмеялась, схватила меня за руку, и мы почти бегом миновали несколько кварталов.

— Он закрывается в час, так что мы придем как раз вовремя, — заметила она.

— Кто закрывается?

На улицах было тихо, их освещали только газовые фонари и свет фар проезжающих мимо машин. На мусорном контейнере дрались коты, а где-то вдалеке лаяла собака. Мы вернулись на Рэйнбоу-роу и подошли к винному магазинчику на углу. Эбби открыла дверь, и я увидел пожилого афроамериканца в малиновом свитере. Он сидел за прилавком, вытянув ногу и постукивая ею в такт джазу — мелодия лилась из висящего на стене радио. Один его глаз был закрыт бельмом, но борода и усы аккуратно подстрижены, а розовая рубашка выглажена и накрахмалена. Эбби приблизилась к нему, и он с улыбкой встал.

— У ваших родителей, должно быть, вечеринка, если вас прислали за покупками в такой час.

— Мистер Джейк, это мой друг Досс Майклз, — сказала она.

Он посмотрел на меня здоровым глазом. Эбби обернулась ко мне:

— Мистер Джейк работал в театре. Он научил меня танцевать.

Мистер Джейк добродушно рассмеялся. Он помолчал, а потом протянул руку.

— Ты тот парень, который выручил мисс Эбби?

Я кивнул. Он широким жестом обвел свой магазин:

— Тогда бери все, что хочешь.

Эбби шагнула вперед и обняла его за талию.

— Мистер Джейк, я хочу показать Доссу подвал.

Он направился в угол, потянул утопленную в полу ручку и откинул крышку люка. Эбби включила фонарик, и мы втроем спустились по старой деревянной лестнице. В подвале, сложенном из огромных вырубленных вручную каменных блоков, было прохладно, и где-то капала вода.

Мистер Джейк объяснил:

— Это кусок одного из туннелей, которые ведут из города. Они тянутся подо всем Чарлстоном. Во время урагана «Хьюго» их заполнило водой… и всех крыс смыло. — Он снова засмеялся. — Некоторые ходы обрушились. Другие остались. Мало кто про них знает.

Я провел рукой по стене и прислушался. Мистер Джейк продолжал:

— Когда я был мальчишкой, то частенько залезал в дренажную трубу неподалеку от пристани, проходил пару кварталов по туннелям со свечкой в руке и проникал в театр изнутри. С парадного входа меня не пускали, поэтому я пробирался снизу. Наверное, я видел больше спектаклей, чем кто бы то ни было.

Эбби повернулась ко мне:

— Мистер Джейк скромничает. Его карьера началась в здешнем театре, а потом он перебрался в Нью-Йорк и блистал на Бродвее. — Он кивнул. Эбби взяла его за руку. — Мистер Джейк, вы помните наш первый танец? — Она сбросила туфли. — Мне было шесть лет. В театре потребовалась дублерша. Мне предстояло исполнить очень сложный номер с мистером Джейком.

Я прислонился к стене, пока Эбби и мистер Джейк вспоминали. Его каблуки шаркали по кирпичному полу, и вместо одного шага он делал два, но лицо старика сказало мне все, что я хотел знать.

Они остановились. Мистер Джейк тяжело дышал, но улыбался не переставая. Эбби встала на цыпочки, поцеловала его в щеку.

— Мистер Джейк, вы по-прежнему самый лучший.

— Мисс Эбби… — он вытащил из заднего кармана новый платок, расправил его и вытер лоб и шею, — вы обрадовали старика.