Там, где кончается река

На мольберте передо мной стоял холст. Пыльный, выгоревший на солнце, потрескавшийся. Пустой. Как моя душа.

Я шагнул в люк, проделанный в скате крыши, и вскарабкался по железной лесенке на смотровую площадку. Вдохнул соленый воздух и посмотрел на воду. На меня заорала чайка. Воздух, густой и влажный, окутывал город, как одеяло. Небо было чистое, но пахло дождем. Полная луна висела высоко, отбрасывая тени на воду, которая в тридцати метрах от меня набегала на бетонную стенку. Вдалеке, на юго-востоке, сверкали огни Форт-Самтера. Впереди сливались воды рек Эшли и Купер. Большинство жителей Чарлстона считают, что здесь начинается Атлантический океан. На севере виднелись остров Салливана и пляж, где мы часто купались. Я закрыл глаза и услышал отзвуки нашего смеха.

Это было давно.

Передо мной простирался Священный город с его шпилями, пронзающими ночное небо. Моя тень тянулась по крыше, цеплялась за штанину, тащила вниз. Кованая железная решетка, оберегающая от падения, была сделана полвека назад легендарным мастером по имени Филипп Симмонз. Сейчас ему перевалило за девяносто, его работы были на пике популярности, и за ними охотился весь Чарлстон. Смотровая площадка, потрепанная бурями, досталась нам вместе с домом. Все тринадцать лет, что мы здесь прожили, эти три метра пространства были местом, откуда я в ночи озирал весь мир. Мое уединенное прибежище.

В кармане загудел мобильник. Я взглянул на экран и понял, что звонят из Техаса.

– Алло?

– Досс Майклз?

– Слушаю.

– Это Анита Беккер, ассистент доктора Пола Вирта.

– Говорите.

Дыхание у меня сбилось. Так много зависело от ее слов. Она помолчала.

– Мы хотели позвонить и… – я догадался прежде, чем она сказала, – и сообщить, что контрольная комиссия разрешила нам принимать добровольцев для исследований лишь на первой стадии болезни. Не на второй.

Пронесся ветер и повернул скрипучий флюгер. Петушок теперь указывал на юг.

– В будущем году, если исследования пройдут успешно, мы собираемся начать изучение более сложных случаев. – То ли она стала говорить тише, то ли я ослабел. – Мы направили письмо в Слоун-Кеттеринг доктору Плисту, рекомендуя обследовать Эбби…

– Спасибо. Большое спасибо. – Я убрал телефон. Проблема с хватанием за соломинку в том, что ты долгое время чувствуешь себя в подвешенном состоянии, а в итоге, как правило, так ничего и не получается. Вот почему люди молятся.

Телефон опять зазвонил, но я не стал отвечать. Через минуту – снова звонок. Я взглянул на экран. Доктор Радди.

– Привет, Радди.

– Досс… – Он говорил негромко. Я буквально видел, как Радди сидит, облокотившись на стол и обхватив голову руками. Кресло под ним скрипнуло. – Мы получили результаты анализов. Если включишь громкую связь, мы сможем обсудить это втроем…

По его тону я все понял.

– Радди, она спит. Наконец-то заснула. Уже почти сутки. Может, просто скажешь мне?..

Он умел читать между строк.

– Досс, крепись. – Пауза. – Э-э… результаты… они… – Он замолчал. Радди был нашим лечащим врачом с самого начала. – Досс, мне очень жаль.

Мы оба ждали, пока кто-нибудь заговорит.

– И сколько нам осталось?

– Неделя. Возможно, две. Чуть дольше, если она будет лежать и не двигаться.

Я выдавил смешок:

– Ты ведь знаешь Эбби.

Глубокий вздох.

– Да.

Я убрал телефон в карман и почесал подбородок, заросший двухдневной щетиной. Я смотрел на реку, но мысли блуждали в двух сотнях миль отсюда.

Опустошенный и задыхающийся, я спустился в студию. Преодолел еще один пролет, придерживаясь за стену. Лестница была узкая и скрипучая, ступеньки из сосны, тридцать сантиметров в ширину, насчитывали почти двести лет – живая история. Когда-то по ним карабкались пьяные пираты.

Эбби приоткрыла глаза, услышав шум. Сомневаюсь, что она вообще спала. Борцы не спят в промежутках между раундами. В открытое окно ворвался ветерок и пронесся по комнате, отчего кожа на ногах у жены покрылась мурашками.

Внизу слышались шаги, поэтому я пересек спальню, затворил дверь и вернулся к постели. Сев рядом с Эбби, укрыл ей ноги одеялом и облокотился на изголовье. Она шепнула:

– Я долго спала?

Я молча пожал плечами.

– Целый день?

– Почти.

С болью мы справлялись при помощи лекарств, но их расслабляющие свойства повергали нас в растерянность. Эбби могла часами лежать без движения, в то время как в ее организме шла битва, за которой я лишь беспомощно наблюдал. По каким-то неведомым нам причинам она порой переживала минуты – иногда даже дни – полнейшей ясности: боль отступала, и Эбби чувствовала себя абсолютно здоровой. Потом, без всякого предупреждения, болезнь возвращалась, и Эбби снова начинала бороться. Вот когда я постиг разницу между усталостью и изнеможением. От первого можно избавиться при помощи сна, но против второго сон бессилен. Эбби принюхалась, уловив легкий запах лосьона после бритья. Я распахнул окно. Эбби приподняла бровь.

– Он здесь был?

Я смотрел на реку.

– Да.

– И как?..

– Как всегда.

– Уже неплохо. Что на этот раз?

– Он, – я изобразил пальцами в воздухе кавычки, – тебя «забирает».

Эбби села.

– Куда?

Снова кавычки в воздухе.

– «Домой».