Там, где меня нет

— Предположения, напарник. Просто предположения. В комнате никого не было. Только открытая форточка и следы крови. Кровь редкая, четвертая отрицательная. У нас есть подозрения, что заложник, или подельник, сбежал незадолго до того, как мы прибыли. Теперь будем брать анализ крови у каждого подростка в городе. Благо, повторюсь, город маленький, много времени это не займет. Да и кровь редкая. Найдем, может, с десяток совпадений, со всеми переговорим. Представь, какие слухи поползут.

— Но почему у подростков? — возмутился я, позабыв об осторожности.

— Потому что взрослые не катаются на таких крутых горных велосипедах, как у тебя.

— Да почему?! Есть один у… не помню, как его…

Дядя Даня усмехнулся.

— Ты даже не спросил, почему я завел речь про твой велосипед.

Я прокололся, наивно, глупо. Не получилось у меня, не как в кино. Получилось, как в реальной жизни, где наглая ухмылка и заранее победоносный взгляд выбивают тебя из колеи, и ты уже не можешь уследить за деталями, ведь ложь — она как карточный домик. Неверное движение — и все рушится. Это вопрос опыта.

— Ну и что же ты здесь делал, Юрка? И почему не рассказал обо всем?

Потому что испугался. Потому что знал, что влетит мне за такое, если дойдет до матери. Стало стыдно. Читаешь в книгах про войну о четырнадцатилетних пацанах, которые с немцами сражались, на допросах не кололись, держались до последнего, и думаешь, что сам ты — тюфяк, трусливый маменькин сынок.

— Сейчас мирное время, Юрка, — спокойно сказал дядя Даня и закурил.

Мы присели на деревянные ступени, по которым мне уже приходилось ступать, и я рассказал милиционеру обо всем, что случилось со мной за последнюю неделю мая: о найденной монетке и о разговоре с Бугаем; о слежке за домом Ивлевой и погоней за белой «Нивой»; о том, как Кондрашов наставил на меня пистолет и запер в комнате.

Мне кажется, что я ждал этого момента. Хотел поделиться своими переживаниями. Потому, наверное, речь лилась горной рекой — быстро, с грохотом.

— Сопляков вербуют? — переспросил дядя Даня. — Так он и сказал?

— Да. Я почти уверен, что он имел в виду Бугая. Бугай был связан с бандитами, и это они его убили. Он боялся чего-то или кого-то.

— Так. А про Гурина Прохор что говорил?

— Немного. Ругал его. И говорил, что Черепанова убили.

Дядя Даня покачал головой.

— Это уж и так ясно, что убили. Только кто?

Вопрос повис в воздухе. Я и не думал, что у милиции есть сомнения на этот счет.

— Разве не Кондрашов? — спросил я.

— Слушай, напарник. Ты ведь об этом никому не рассказывал, так? Ну вот и не рассказывай. Даже матери.

— А вы?..

— Я ей тоже ничего не расскажу. И дядьке твоему. Но только пока. Все же, ты поступил глупо, умолчав, заруби себе это на носу!

Мне ничего не оставалось, как кивнуть и потупить взор.

— Страшно было?

— Еще бы…

Дядя Даня похлопал меня по плечу, и мне стало как-то спокойно, и будто не было этого серьезного разговора, а мы просто сидели и думали о своем.

Он предложил мне сигарету, и я поначалу отказался, но дядя Даня подмигнул, мол, все нормально, матери про курево не расскажу. Так мы и сидели с ним на ступенях и курили, а я думал, что так же, наверное, мог бы сидеть и курить вместе со своим отцом, разговаривая по душам.

— Что вы будете делать?

— Да ладно тебе! Давай уже на «ты», — сказал дядя Даня, улыбнувшись. — Я еще вроде не старик.

— Просто… воспитание…

— Ну да. Воспитанный какой, напарник. А что делать буду? Пообщаюсь с людьми, подумаю. Ты только не лезь никуда, ясно? Надеюсь, хватило тебе острых ощущений?

Я кивнул, но подумал, что вдвоем, наверное, было бы не так страшно пробираться сквозь дебри человеческой жестокости и интриг. Неужели я снова хотел почувствовать приятную дрожь?

7

Даниил заехал в магазин к Чижику после работы, хотя планировал сделать это еще до обеда. Рабочий день выдался какой-то напряженный, да и с Евтушенко чуть не поругались, казалось бы, из-за мелочи: майор не хотел, чтобы Даниил ехал к Чижику с расспросами, и в очередной раз твердил, что с делом Черепанова покончено и что есть, например, пьяная поножовщина в квартире спившегося врача. Даниил на эмоциях ляпнул, что майору пора бы задуматься о пенсии, и тогда Евтушенко буквально взорвался.

— Ты?! Будешь решать за меня?!

— Да я… — начал было Даниил.

— Пошел ты, сопляк!

Даниилу ничего не оставалось, как покопаться в сейфе и выудить оттуда старую газетенку, коих была целая стопка. Он углубился в чтение, стараясь не обращать внимания на редкие взрывы ворчания.

Отношения с майором ухудшались с каждым днем, и Даниилу все больше казалось, что проблема давила откуда-то извне. Даниилу следовало бы с пониманием относиться к эмоциям Евтушенко, у которого опыт работы намного больше, и здравомыслия тоже. Ну не хотел майор, чтобы старое дело отнимало время и ресурсы. Здраво? Ну конечно.

В свое оправдание Даниил сказал, что должен знать смотрящего за городом в лицо и манеры его понимать, потому что авторитет авторитетом, а перед законом все равны. Глупости, конечно, но для ежедневного облегчения совести вспоминать такое крайне полезно.