Там, где меняют законы (сборник)

Стас, как и его сицилийские коллеги, предпочитал пасту и рыбу. Молодой блестящий менеджер Василий Никитин любил японские рестораны. Ресторан, в котором назначил встречу Каменецкий, назывался «Князь Кропоткинъ» и писался с «ером» на конце.

Была суббота и пять часов, и ресторан из-за раннего времени был полупустой. Каменецкий ждал ее в отдельном зале с камином, резными стульями и белыми колоннами барских усадеб середины девятнадцатого века.

Он ахнул, увидев ее бледное лицо с лихорадочно горящими глазами.

– Анечка! Да что с вами!

Аня помолчала. Больше всего ей хотелось уткнуться в пиджак Каменецкого и разреветься. Как маленькой девочке. Но это было нельзя. Она – не маленькая девочка. Она – наследница своего отца.

Улыбающийся официант в черном фраке и белой бабочке походил на муху в молоке. Названия блюд были написаны по-русски, с «ятями» и «ерами», и шрифт был неровный и очень черный, на желтой кремовой бумаге, а сами названия выглядели нарочито забавной смесью французского с нижегородским.

– Мне чаю, – проговорила Аня. Ей ничего не хотелось, и ее била дрожь.

Каменецкий вопросительно поднял брови.

– Слышали, что случилось с Никитиным? – спросила Аня.

– Конечно, – кивнул Эдуард Викторович.

– За что его? Чего от него хотят?

Каменецкий помолчал.

– Я думаю, от него хотят долю в компании.

– Это потому, что он купил у отца самолеты?

– Я думаю, это потому, что он построил аэропорт. В России очень много контрабандистов, но они просто крадут деньги. А Никитин их не украл, а вложил. И аэропорт, в который он их вложил, можно взять в заложники. Как семью.

Эдуард Викторович задумчиво поковырял вилкой в салате из рукколы и заморской рыбы омара.

– Никитин ошибся в бизнес-стратегии, – сказал Каменецкий, – он думал, что в России можно вкладывать деньги и что государство за это погладит его по головке. Ему объяснили, что в России вкладывать нельзя, а можно только воровать и делиться. А он вложил – миллионов четыреста.

– А откуда у него деньги? На самолеты… на аэропорт?

– У Никитина? Он очень хороший менеджер. Очень жесткий. Он единственный в России создал свою авиакомпанию с нуля.

– Как?

– Он начинал с грузовых рейсов, с челноков. Знаете, это ведь он изобрел систему, когда груз летит отдельно, а челнок – отдельно. Если бы не Вася Никитин, у нас не было бы вещевых рынков.

– Эдуард Викторович, а вот… вы тогда заключили сделку с моим отцом, и он вас обманул. А если бы на вашем месте был Никитин? Он сумел бы получить самолеты?

– Наверное.

– Почему?

– Потому что он моложе. Жестче. Я так не умею. У него над каждым служащим телекамера. Он на рейсы сажает проверяющих, которые хамят стюардессам. У него шпионят за всеми служащими, как в тоталитарном государстве. Он не хочет, чтобы у него работали, как в России. Он хочет, чтобы у него работали, как на Западе. А если его спрашиваешь, где на Западе телекамеры, он отвечает: «Я работаю с другим человеческим материалом».

– А вы?

– Да я как-то так не могу.

– Значит, у него в компании нет чужих денег? Денег Стаса?

– Никитин… просто слишком авторитарный человек. У акул не бывает хозяев.

Аня помолчала. В толстобокой сахарнице на столе она видела свое искаженное отражение: расплывшиеся в бесконечность губы и черная пена волос, переходящая в глухой ворот черного свитера.

– Мой отец действительно обманул вас?

Каменецкий смущенно пожал плечами.

– Я же не девица, Анна Семеновна. Раз попался, значит, сам виноват. В России другой логики нет.

– У меня к вам предложение по поводу этих долгов. Я хочу их вернуть.

Каменецкий только развел руками.

– Но ведь моя компания вам должна, – сказала Аня, – это доказано в суде, и вы можете взять или деньги, или самолеты, и любой внешний управляющий компании вправе подписать с вами договор, что он возвращает именно деньги.

– Но ведь вы – не внешний управляющий. Вы – генеральный директор, и у вас нет денег.

– Я уже не генеральный директор, – ответила Аня, – я никто. Я не менеджер и не хозяйка компании, потому что я ей стану только через шесть месяцев, а через шесть месяцев от нее мало что останется.

Реакция Каменецкого на это сообщение поразила Аню. Он кивнул каким-то своим мыслям, облегченно вздохнул и сказал:

– Ну и слава богу.

– Но я – хозяйка «Росско».

Каменецкий вопросительно на нее посмотрел.

– Через шесть месяцев. Как и в случае с «Авиарусью».

– Нет. Я хозяйка «Росско». Не как наследница, а как Анна Собинова. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец попросил меня выдать ему генеральную доверенность и подписать несколько бумаг.

– И «Росско»…

– Не только «Росско». Фирмам, которые оформлены на меня, принадлежат сорок миллионов долларов кредиторской задолженности «Авиаруси». Я посмотрела российское арбитражное законодательство. Меня выкинули из компании как генерального директора, но я могу вернуться туда как главный кредитор.

Аня очень хорошо помнила, как отец приехал в Англию и попросил у нее доверенность на ведение дел и несколько подписей под бумагами. Это был ее день рождения, ее восемнадцать лет.