Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

Кстати, по национальному составу туристов Европа здесь не южная, а как раз северная и северо-западная. Если не считать русских, остальные — немцы, голландцы, скандинавы. Насколько можно судить по разным признакам, верхи низшего класса и низы среднего, всякие мелкие служащие, клерки, почтальоны, лавочники, пенсионеры. В мой «заезд» среди самых активных и заметных на пляже, завтраках, обедах, ужинах и вечерних посиделках на веранде была как раз группа из нескольких бойких и премилых немецких пенсионерок. Тут еще нужно отметить, что через дорогу от моего дома находится школа с углубленным изучением немецкого, и когда мне пришла пора идти в первый раз в первый класс, участь моя была предрешена. Большинство моих соучеников на уровне «разбуди ночью в старости — выпалю без запинки» усвоили разве что фразу «Ich lerne in der Schule mit erweitertem Deutschunterricht» (собственно, «я учусь в школе с углубленным изучением немецкого языка») и почему-то «In Moskau gibt es viele Sehenswurdigkeiten» («в Москве есть много достопримечательностей»), В моей голове остался определенно больший запас, но главное — появился интерес к Германии и даже со временем развилась некоторая германофилия, а германистика уже во взрослые годы стала одним из направлений деятельности.

С милыми пожилыми фрау, одна из которых была уроженкой экс-ГДР, мы обменивались фразами на разные темы, в том числе и политические. Они выражали сочувствие в связи с событиями на Украине и Донбасса, кто-то из них вспомнил свою поездку в Одессу, ужаснувшись произошедшему там 2-го мая. Сложно оценить соотношение реального сопереживания и банальной вежливости в их словах. Наверное, факт массовых сожжений людей и геноцида на территории Европы в XXI веке действительно непонятен и неприятен рядовому европейцу, даже гражданину страны, прямо способствовавшей этому геноциду и приходу к власти его творцов. Как бы то ни было, особо эти разговоры я развивать не стал — по-настоящему им нас все равно не понять, при всей моей общей симпатии к Германии. Последняя наша беседа была посвящена нелегко сложившемуся матчу их соотечественников в 1/8 шедшего тогда чемпионата мира с алжирцами, ранее выдворившими с турнира сборную России; дамы были ярыми болельщицами своей сборной, в итоге завоевавшей золото.

Но интереснее всего было, когда фрау вечером, сидя на веранде, говорили о своем — о женском на своем — немецком. Немецкий язык многие считают грубым, громоздким, лающим. Я так не считаю, по мне, он гармоничен и вполне красив, пусть и своеобразно. При этом даже недоброжелатели вряд ли могут отказать этому языку в величественности. Степенные, полные достоинства диспуты подданных IV Рейха им. А. Меркель человеку, немецкого не знающего, со стороны могли показаться чем-то средним между обсуждением гитлеровскими генштабистами плана «Барбаросса» и поэтическим соревнованием представителей «Бури и натиска». На самом же деле дамы обсуждали последние бытовые покупки, совершенные ими самими и их детьми, а также сравнивали достоинства разных продуктовых марок, все это протекало в стилистике разговора соседей куваевской Масяни по купе: «Я-то в советские времена ооо! — А я-то в советские времена ууу!» Пришла в голову мысль, что это типичная аберрация русского сознания при взгляде на Запад: нам кажется, что они если не про Шиллера, то про Гитлера, а они про колбасу и стиральные порошки. Хотя… все российские реформы последних десятилетий, якобы имевшие ориентирами западные стандарты, подразумевали именно побольше колбасы и поменьше Шиллера.

На упомянутой веранде, кстати, я не только вечером, но и днем проводил больше времени, чем на пляже, — из-за наличия wi-fi. Это были самые горячие, тяжелые и кровавые дни донбасской войны, когда неизбежным казалось падение Донецка и когда своего апогея достигло «невмешательство» Кремля, выражаемое иногда посредством глубоких озабоченностей, а иногда невинным разглядыванием потолка под натужное посвистывание. Высокопоставленные чиновники МИД прямым текстом говорили, что, мол, через несколько дней все закончится, и, при фактически единственном возможном сценарии столь быстрого окончания происходящего, выглядела ситуация еще более отвратительною. Из всего описываемого времени, подлей которого на моей памяти не было, те дни казались подлыми особо.

* * *