Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

Традиция криминализации словесных посягательств на правителя страны имеет особенно почтенный послужной список. Правда, в Древнем Риме юридическое понятие crimen laesae majestatis (преступление оскорбления величия) изначально подразумевало в первую очередь оскорбление величия римского народа, но в эпоху императоров, конкретно при Тиберии, стало активно распространяться и на величество. Уходит корнями в глубину веков и вопрос о соотношении института верховного руководства страны — исторически в первую очередь это монархия — и его конкретного персонификатора, а также о соотношении ипостасей персонификатора. Наиболее известное исследование корпуса идей, согласно которым в личности правителя причудливо синтезируются человеческое начало и эманация сакрального института верховной власти, — это, конечно, «Два тела короля» Эрнста Канторовича. Времена меняются, но идеи, пусть и принимая несколько другие формы, остаются. Сейчас, правда, концепция «политической теологии», как ее назвал Канторович, присуща скорее не оставшимся немногочисленным формальным монархиям, а разной степени авторитарности государствам с квазимонар-хическими и квазифеодальными чертами, одно из которых — наше богоспасаемое Отечество.

Приписывание действующему президенту РФ некой сакральности и полумистической природы, позволяющей вместить сущности в количестве более одной, случалось уже не раз. Тут можно вспомнить и фразу все того же Володина: «Есть нынешний президент — есть Россия, нет нынешнего президента — нет России», и экстравагантную концепцию А. Г. Дугина о «солярном» и «лунарном» нынешнем президенте; при всей сомнительной для президента комплиментарности последней (мысль о том, что в нем уживаются две половинки, нерешительная западническая компрадорская и боевая национально-патриотическая, комплимент весьма на любителя) смысл остается прежним — правитель из сферы материального выводится в сферу мистической, сверхъестественной, не совсем человеческой двойственности. Теперь эту двойственность планируют юридически закрепить через сакрализацию института президентства. Все бы хорошо, и все же возникает вопрос: зачем?

Да, нынешний президент обладает огромной популярностью, во многом переходящей в восприятие его как сакральной фигуры; непростой вопрос, насколько это следствие реальных заслуг, а насколько — политтехнологических игр, мы оставим за пределами данной статьи. Но вся сакральность принадлежит конкретно нынешнему президенту, а никак не олицетворяемому им сейчас институту. Институт президентства вызывает почтение постольку, поскольку он служит вместилищем лично нынешнего президента, а не наоборот. Когда президентом в 2008 году стал Д. А. Медведев, он поначалу имел за счет авторитета формально ушедшего на задний план предшественника если не такую же, как у него, то сопоставимую популярность, к тому же закрепленную войной 08.08.08. Но особенности личности жизнерадостного, светского и неполезно энергичного Дмитрия Анатольевича, радостно раскручиваемые СМИ, которые не стремились создать ему сакральность, как у Владимира Владимировича, а, скорее, работали исподволь на противоположный результат, привели к тому, что в 2011 году идея судить за насмешки над ним привела бы к еще большему валу насмешек. Если отмотать пленку еще дальше, в ельцинский период, то мы увидим: Ельцина могли бешеным напряжением всех сил и средств пропихнуть на второй президентский срок в 1996 году, ему порой, по ситуации, не без успеха лепили имидж «царя Бориса», но мысль прописать в законе, что он, реально обладающий иммунитетом от критики и сатиры, эрзац-царь во главе эрзац-царства, никому в голову не приходила, так как слишком диссонировала с положением дел в стране и с поведением самого гаранта.

У нынешнего президента сейчас таких проблем с репутацией в глазах широких народных масс нет и близко. Не то что колкости — обычная критика персонально в его адрес вытеснена в маргинальное поле. Причем, если говорить о либеральных критиках, они и речами, и поведением, и, нередко, даже внешне таковы, что считать их обузой власти весьма сложно — куда больше они похожи на драгоценный подарок судьбы, поневоле вызывающий подозрения относительно его марионеточной сущности. Что же до национально-патриотических критиков, то они с помощью всех возможных рычагов и способов взяты в плотное кольцо молчания, и для того, чтобы хоть как-то получить доступ на телевидение и страницы прессы, вынуждены прибегать к эвфемизмам вроде «либерального блока правительства» и «плохих бояр». Рейтингу и героическому ореолу чиновника № 1 ничего не угрожает, а если в результате масштабного, рушащего все политтехнологии кризиса такая угроза появится, вряд ли ее удастся купировать запретами. Так к чему, повторимся, городить огород?