С той поры РФ стала вести более самостоятельную и базирующуюся на собственных интересах линию, высшими пиками которой были Мюнхенская речь Путина и принуждение Грузии к миру. Но при этом сохранялся пиетет перед Западом, склонность уступать ему по важным вопросам и вообще ощущение себя частью западной системы, просто дерзкой и периодически брыкающейся, вроде Румынии Чаушеску или Югославии Тито в соцлагере. Возвращение Крыма и крайне робкая, противоречивая, неоднозначная и вызывающая массу вопросов в плане целеполагания поддержка Донбасса — показались недвусмысленным намеком, что уж теперь-то мы стали полноценным мировым полюсом, обрели собственную систему координат и цивилизационную субъектность. Увы, за мощным рывком вперед в силу множества причин последовал не менее впечатляющий откат, продолжающийся до сих пор.
Да, РФ — не СССР, и социально-экономической формацией мы в общем и целом, с поправкой на местные особенности, от стран Вашингтонского консенсуса не отличаемся. Да, как неоднократно подчеркивалось, в частности спикером МИД Марией Захаровой, РФ и Запад не разделяют никакие существенные ценностные барьеры. Но есть барьер геополитический, возникший в 2014 году, и никакая общая приверженность теориям Адама Смита и пирамиде Маслоу его не уберет и даже не уменьшит, как бы этого ни хотелось российскому политическому классу.
Но российские чиновники сей простой факт не понимают. Или делают вид, что не понимают, продолжая выражать надежды, высказывать готовность, теряться в подозрениях и томиться от проклятой неизвестности, будто герой известного пошлого анекдота. Некоторые комментаторы отстранения России от Олимпиады, охваченные, видимо, ура-патриотизмом, провозгласили, что наша страна вывалилась из глобального миропорядка. Хотелось бы, но, увы, это не правда, а максимум полуправда.
Российскую Федерацию действительно предельно бесцеремонно вывалили из глобального миропорядка. Но ее управляющий слой пытается всеми конечностями за борт этого миропорядка цепляться, даром что не получается. Стремление солидаризироваться с Западом вопреки его четко выраженной воле порой приобретает гротескно-трагикомические формы. Допустим, в последние годы, когда на Западе или в России происходит теракт, в новостях, тотчас после пары минут информации о самом теракте, подробно и со вкусом зачитываются западные соболезнования нам (или российские им), а на ток-шоу через пару тактов обсуждения всплывает и до победного мусолится тема «терроризм — общая для нас с Западом угроза, бороться с ним надо сообща, когда же Запад это поймет, Запад, родненький, пойми!». Родненький Запад до сих пор этого не понял и понимать, судя по всему, не планирует.
Я часто говорю и пишу, что основной историософский выбор России — это выбор между Достоевским и Цымбурским, между всечеловечностью и земшарной миссией — и строгой автаркией в четко очерченных этнокультурных границах. Для России, по Цымбурскому, вопрос, как реагировать на изгнание с Олимпиады, не стоял бы ни минуты. Не потому, что лично Вадим Леонидович к спорту относился совершенно индифферентно, а исходя из самой концепции «острова Россия». Более того, Россия, по Цымбурскому, просто не дошла бы до подобной стадии глубоких озабоченностей и смутных подозрений в некой недобросовестности западных партнеров.
Но и Россия, по Достоевскому, не дошла бы до нее тоже, ибо всечеловечность — это не когда всё человечество объединяется в сладостном упоении награждения тебя побоями, да ты и сам готов вложить усилия в собственное избиение. Это немного про другое.
То, что РФ — не СССР, мы уже выяснили. Но в свете установленной невозможности для любой России реагировать на репрессии МОК так, как реагирует РФ, возникает вопрос о правомерности утверждения из первой статьи Конституции «наименования Российская Федерация и Россия равнозначны». А чтобы такой вопрос не возникал и наименования Россия и РФ стали равнозначными на практике, нужен-то сущий пустяк: чтобы всякая дорога не вела у нас к лозаннскому или вашингтонскому храму.