Там, где мы

— Ну, власти у меня и так полные штаны были, а больше связанных с нею забот. То, сё… — Мне казалось, что царь из меня вышел бы никудышный. Вечно грязная мантия и руки в солидоле. Я так и заявил в его наглые глаза. Он махнул пятернёй:

— Привык бы. И через годик гонял бы тут всех палкой.

— Нет, не про меня это. Староват я уже для самодержца. Тем более, что у тебя — армия, солдаты, пни-колоды. А у меня, если ты ещё не понял, — друзья. Единомышленники. Семья…

Тайфун поперхнулся очередным куском:

— Друзья? У тебя?!

— А что, мать твою, у меня не может быть друзей, по-твоему, морда?! — Мне захотелось швырнуть чем-нибудь тяжёлым.

— Белые мыши в друзьях у гадюки? Такого я ещё не видел, брат ты мой… — Он был поражён. — А что они ели, чтобы ты их не трогал, не глотал?!

— Отвали, дурак. Заткнись, тебе не понять… — Мне стало неприятно говорить на эту тему. Как объяснить эгоисту о прелестях такого вот существования?

Видимо, он понял. На дне поллитровки оставалось немного жидкости, и Тайфун опрокинул её себе в глотку. Вытер ладонью губы и умолк. Какое-то время слышалось лишь равномерное гудение огромного механизма. Внезапно лёгкий приступ слабости и головокружения толкнул меня изнутри. Моё тело куда-то повело, и стоило усилий не поддаться радостному призыву пола. Я невольно качнулся, едва не потеряв равновесия на стуле. Но почти сразу же пришёл в себя. То-то было б здорово, брякнись я тут перед ним!

От внимания Вилле это не укрылось.

— Ого, торкнуло чтось… Кажись, я перебрал. Столько не пить, — поневоле свалишься… — Мне стоило усилий даже буркнуть это без сиплого петуха в голосе. Но его не обманешь. Он точно знает, что со мной.

— Ничего нельзя сделать? — я не могу так обманываться, — в его голосе действительно звучит что-то, сильно смахивающее на налёт сочувствия.

— Неа. Да и на хрена? Голова куда приятнее, когда она наблюдает за происходящим из вертикального состояния, а не из горизонтального, ворочая пузырями глазищ от потолка к подушке и до замаранной собственными бессильными соплями стенки…

Вилле заливисто заржал, расплёскивая на пол остатки содержимого банки, которую он всё ещё держал в руках, и отвлёкшись, наклонил её лишку.

— Ты это…, закусью-то не разбрасывайся, боров…

Спохватившись, Вилле бахнул грязное стекло на панель и старательно отёр пальцы о штаны.

— Тьфу, бля… Извини, старик.

Схватив стакан, он плеснул из второй, непонятно когда им откупоренной, бутылки… и залпом выпил.

— А меня вот не догоняет малость, понимаешь… — он извиняющимся взглядом посмотрел на меня. — О, блин! А тебе ж…

Я молча и без протестов подставил стакан. Пить так пить.

Пока неторопливо лился в его недра тёмный янтарь напитка, я почему-то вспоминал его совсем зелёным…

Нескладное белое тело, неловкие руки-ноги… И лишь умные и внимательные глаза на абсолютно безобидном лице…

Неужели и в самом деле можно так исковеркать чью-то врождённую незлобивость и наивность…

… - Скажи вот мне, Гюрза, — он поднял в знак приветствия свой гранёный, — как, по-твоему, — есть ли что-то ещё после того, как склеиваешь ласты?

Я тупо уставился в его подбородок:

— Ты что, в веру удариться решил перед смертью?!

Он неопределённо пожал плечами:

— Нет, не то чтобы… Просто подумалось как-то: а зачем это всё здесь, если там, — он ткнул стаканом в потолок, — всё, всем и на всё будет пох..? Если простят, дадут чистые шелковые панталоны, зубную щётку, и если даже поселят с видом на конопляное поле, а вдалеке будет синеть вечно ласковый океан? И девочек будет — чистых, свежих и девственных — хоть на всех женись разом… Что ж это за рай такой, если в него вдруг примут даже таких, как мы, коли перед прыжком туда… покаемся, что ли?

— Ну, ты загнул, чума… Там таких, как ты и я, не примут даже в сушёном виде, в виде экспоната устрашения сомневающихся… Нам с тобою и туда, и к рогатым дорога точно заказана, так что расслабься. И спокойно пей. Нам именно здесь должно быть хорошо. Сколько отпущено…

— Ну, а почему нам тогда здесь с тобою так тесно? — Он устало откинулся на спинку стула, вертя в руках стакан…

…Мы не были пьяны. Отучены. Лёгкая эйфория «расслабухи» на пять минут — это всё, что наш разум мог себе позволить в этой жизни… После этого спиртное в нас можно было вливать галлонами, безо всяких последствий. Исключая тошноту и головную боль.

Я потянулся к нашей импровизированной «столешнице», не говоря ни слова, и аккуратно поставил на неё посуду. Свой стакан Вилле, перевернув зачем-то вверх дном и потерев его пальцами, со вздохом зашвырнул куда-то за невысокую перегородку, разделяющую пультовую на два отсека.

— Понимаешь, ты для меня всегда значил слишком многое, Гюрза… Я не любил и не слушал так родного отца, как тебя. Ты был моим кумиром. Богом, если хочешь. Но ты предал моё щенячье доверие. Там, в песках…

Мне хотелось дослушать его. Просто выслушать, обдумать все варианты возможных ответов. Но Тайфун настойчиво смотрел в мою сторону, ожидая моих… возражений, оправданий, наездов? Не знаю. И я просто сказал: