Там, где мы

Я надеюсь, что подохну гораздо раньше, чем это смогут предъявить мне или моим родным. Разве что с позором распнут моё чучело «предателя»… — Я улыбнулся собственным мыслям об этом факте. — А потому — давай не будем более об этом. Для меня ты — более не "сэр Хоуп". Не враг, не опасный противник. Ты вышел в отставку и занялся по поручению своей же страны вопросами экономики и бизнеса в "третьих странах", одной из которых была всегда и по-прежнему оставалась Россия. Даже несмотря на то, что наши правители изо всех сил причёсывали и умывали полусгнивший труп столицы, делая из неё "потёмкинскую деревню" для инвестиций Запада. Невзирая на то, что мы из штанов выпрыгивали, устраивая пышные празднества на весь мир. В то время, когда глубинки тонули по уши в грязи, — без газа и даже без света, в нищете и повальной безработице. Пир во время чумы… Почти такими же дикарями, размахивающими сумкой, под завязку набитой драгоценностями, мы и остались даже накануне катаклизма. Именно поэтому ты приехал сюда. А благодаря тому, что ты прибыл в Россию именно с целью определить возможности расширения благосостояния Евросоюза, желающего вложить деньги в наши руины туристической отрасли, ты оказался на этих вечно захламленных берегах. И ты обязан нашей необоримой нищете и вашей неуёмной жадности тем, что остался жив. Один из крохотного числа граждан своей страны, которым…ну, не скажу «повезло». В этом бедламе везение сомнительно. Но возможность дышать ты сохранил. И как бы ты ни пыжился, ты теперь — наш. Такой же, как мы. Почти русак! Разве что всё ещё не слишком хорошо говоришь по-русски… Ну, это не проблема. Погоди, — пройдёт лет пять, семь… И ты начнёшь забывать уже свой "шпрехен нафиг инглиш". Твои собственные дети замордуют тебя нашим говором настолько, что к их десятилетию ты будешь «гэкать» не хуже любого из нас… Так что прекрати, брось! Ты уже давно и навсегда не полковник, а я уже не тот "враг европейского лагеря" времён Картера и Рейгана. Ты здесь — и этим сказано всё.

Иен смотрел на меня всё это время как-то… да просто смотрел. Спокойно и без эмоций. Кивая задумчиво головою. Не с пустыми, туманными глазами упрямца, которому трудно доказать реальность. А глазами человека, философски относящегося к жизни и обстоятельствам. И в них, в этих глазах, так и не возникло даже намёка на враждебность.

Значит, он всё понимает…

Значит, он — из тех "понятливых и спокойных", один из которых умер с уходом Гришина. Мне не хватает этого рассудительного усача…

Весь наш «бомонд» мусолил про себя услышанное, так и эдак прикидывая, как ко всему вываленному мною относиться. То ли броситься меня качать, то ли при моём появлении где-либо пугливо прятаться по углам, прижимая к себе на всякий случай детей…

Неожиданно повернутая к ним моя вторая изнанка пока ещё не вползла, всей длиною змеи, в их несколько поражённое сознание. Меня словно впервые увидели, гоняя где-то с хохотом в лесу безобидную на вид макаку. А она вдруг остановилась, прыжком развернулась… и с жутким воем бросилась на преследователей, раскрыв пилообразные жабры и ощерив ужасную пасть, утыканную острыми и длинными, как шило, зубами… И теперь все не могли решить, — как со всем этим быть?

— Поскольку я вижу, что особого недоверия я у вас не вызываю… — я вопросительно поднял в зал бровь.

Негромкие возгласы поспешили заверить меня в почти лояльности.

Ничего, до завтрашнего вечера они ещё решат, что новый я — даже круче того, старого. Такого, каким они меня всегда знали. Всеобщая и безграничная любовь мне будет обеспечена. Обезьяним восторгам "обновлённым шефом" не будет конца. Все только и будут делать, что без конца упиваться разговорами о том, какой "он у нас, оказывается, страш-шшный и крутой". Мол, "пусть теперь сунутся!".

Так человек устроен. Прежде всего он уважает зримую мощь, силу. Памятники нереально огромным героям не зря всегда притягивали к себе восхищённые взоры. Тонны могучих витых мускулов — вот вечный повод для заливистого восхищения и тайной зависти. Какой хлюпик не мечтал стать таким, как знакомый дядя Федя-молотобоец? Какой культурист не сходил с ума и не садил организм от стремления переплюнуть Шварценеггера?

Преподай человеку урок того, что ты объективно сильнее его, умнее, но при этом будешь его ангелом — хранителем, только позови, — и тут же тебя с почётом потащат на руках до самого Ледовитого океана. Правда, есть риск, что там же вся бодрая масса на радостях и напьётся, окажется не в силах отволочь твоего истукана назад. Ну, да это неважно! Главное — правильно указать направление, вовремя эту массу кормить, давать по рукам и в глаз самым задиристым, чтоб не обижали зазря середнячков… И прикрикивать, где необходимо, на наиболее безбашенных. И масса — твоя безраздельно. Она даже охотно позволит себя поколачивать, скалясь чуть ли не счастливо под свистящими тяжкими батогами… Этому нас тоже… учили…

Вздыхаю тяжко и продолжаю уже с меньшим душевным подъёмом::

— Вот и славно. Тогда мне остаётся сказать ещё совсем немногое. Но, пожалуй, наиболее важное…