Там, где начинается вселенная

Брэтали улыбнулся. Улыбка как будто осветила его лицо, черты стали плавнее. На левой щеке появилась ямочка. Ингрид поняла вдруг, что за всё время их знакомства впервые видит его улыбающимся.

– Почему ты никогда… редко улыбаешься? У тебя хорошая улыбка.

Но Сальваторе уже снова стал серьёзным.

– Думаю, даже те, до кого дошёл смысл книжки Мартинсена, не представляют, что значит быть единственным маби где-то, где сплошь технократы и ортодоксалы. Нейтралов – и тех, считай, нет.

– Это ты про свою работу? Или про учёбу?

Он не ответил.

– Брэтали, ещё насчёт Мартинсена… Знаешь, он ведь не всё смог изложить в своей книге. Не все свои мысли. Из-за цензуры.

– Он сам тебе говорил?

– Да. И мне кажется… будет справедливо, если ты это узнаешь. Мартинсен считал, что к созданию маби имели отношение психологи.

– Что? – на лице Брэтали отразилось явное недоверие. – Ты ничего не путаешь? Мне как-то рассказывали, что психологи имели отношение к созданию первых нуэ…

– Про нуэ я не знаю. Но профессор получил разрешение работать с «архивом Мабиуса». Доступ к нему есть в основном только у учёных-генетиков. Их прежде всего интересует научная информация. А Мартинсен изучал личные записи доктора. У него создалось впечатление, что Мабиус иногда подразумевает что-то, чего не называет напрямую, недоговаривает…

– Домыслы, – почти сердито прервал Ингрид Сальваторе. – Разве он нашёл какие-нибудь прямые доказательства?

– Не нашёл. Но есть труднообъяснимые факты, и о них Мартинсен как раз написал. «Почему учёные создают аналогичный биологический механизм, но он не работает? Потому что не соблюдается какое-то из условий…» Это условие – участие психологов! И ещё, помнишь: «Но как биологический механизм может оказывать влияние на человеческое «я», на нематериальное начало? И он ли оказывает это влияние?» Это ведь правда: у маби особенный характер и…

– Психологи здесь ни при чём! А то что бы им и нуэ не сделать какой-нибудь «особенный характер»? Но про это речи никогда не было.

– Между появлением нуэ и маби прошло больше ста лет. Возможности психологов за это время могли стать куда шире.

– Всё, хватит. Это какой-то бред… Маби – тайный эксперимент психологов! Если так, они… ещё тогда, восемьдесят лет назад, стали бы интересоваться нами и… – Брэтали запнулся, поняв, что его речь звучит слишком взволнованно. И заставил себя закончить на совершенно спокойной ноте: – Одним словом, бред.

– Мартинсен не говорил об участии психологов как движения. Он предполагал, что с Мабиусом могли сотрудничать всего несколько человек или даже один. И остальные просто об этом не знали…

– Всё, Подкова.

– А ты не расскажешь поподробнее про нуэ и психологов?..

– Нет. Чтобы во всё это углубляться, надо быть сумасшедшим, честное слово. Не можешь сменить тему – помолчи.

Тучи сгустились плотной пеленой. Несмотря на не поздний ещё час, сделалось сумрачно. Расстояние между противоположными стенами, возле которых сидели Сальваторе и Ингрид, было невелико, но из-за полумрака ей показалось, что она видит Брэтали откуда-то очень издалека.

Полуразрушенный, с незапамятных времён неотапливаемый дом, да ещё на такой высоте – плохое убежище от холода. Ингрид поёжилась, подтянула колени к подбородку и крепко обхватила их руками. Брэтали посмотрел на неё пристально, испытующе и немного свысока. Она скорее угадала это, чем разглядела.

– Ты меня боишься? – спросил он неожиданно резко.

– Я? С чего ты взял?

– Не отрицай. Это землепашеский страх перед маби.

– Как… Откуда ты знаешь? Неужели… так заметно?

– Да нет. Разве что слишком уж стремишься следовать последней моде. Но это беда не только землепашцев, которым удалось обжиться в городе. Я просто догадался.

– Ну ладно… Правильно догадался. Я тебе расскажу. Я о твоём прошлом знаю больше, чем ты о моём – как-то нечестно.

– Ты не обязана, – почти безучастно возразил Сальваторе.

– Ну… тут ничего такого… Моя мать была из землепашеского поселения. Не знаю, как ей удалось добиться разрешения на переезд в Джаракас. Чтобы оформить заявку, нужно заплатить приличную пошлину. И не факт, что решение будет положительным. Многие ждут годами и в итоге получают отказ под каким-нибудь якобы законным предлогом. Мой отец – нейтрал. Знакомство у них было недолгое. Может, мама надеялась таким образом укрепиться в городе, не знаю. Но не смогла, не выдержала непривычной жизни. А когда поняла, что беременна, совсем испугалась и сбежала обратно в своё поселение, ничего не сказав отцу. Я родилась там. Через пять лет отец узнал, что у него есть дочь. Кому-то из их общих знакомых мама всё же призналась перед уездом, что ждёт ребёнка. Он захотел нас разыскать. Приехал. Но маму в живых уже не застал, она умерла, когда мне было три года. Он решил удочерить меня, забрать в Джаракас, дать свой офстат и городское воспитание. У родственников меня пришлось отбирать чуть ли не силой. С тех пор я ни с кем из них не виделась. Папа журналист, как я. Точнее, это я – как он. До сих пор живёт в Джаракасе.

– А ты почему здесь?