Там, где наши сердца

– Марцев, прекрати паясничать! – рассердилась староста. По выражению ее лица было видно, что она очень жалеет о моем присутствии. – Лучше бы ты и сегодня не приходил.

– Да? – ухмыльнулся я. – А кто же тогда рыдал, когда вы меня хоронили?

Алена стала багрово-красной.

– Просто у тебя друзья такие же, как и ты, – зло сказала она. – Дураки.

– Слушай, помолчи, – резко сказал я, начиная закипать. – Ты сама меня позвала.

Харитонова встала и, умоляюще взглянув на нас, сказала:

– Давайте без ссор, я прошу! У меня сегодня праздник – не надо его портить!

Но мне расхотелось сидеть с ними. Я решил просто встать и уйти, но понял, что вообще испорчу мнение о себе, и так не слишком высокое. Хотя насколько я себя помню, на чужое мнение мне всегда было наплевать.

А история с похоронами действительно интересная. Когда Глайзер рассказывал мне, как рыдала Алена, я чуть не разорвался от смеха. Но это было потом, конечно, – сначала я был готов убить и Макса и Андрея за этот черный розыгрыш, а они, не будь дураками, пару дней мне на глаза не показывались.

Помню, в тот день мне утром позвонил кто-то из них и сказал, чтобы я обязательно пришел в институт. Я не мог понять, зачем это им надо, но, поддавшись уговорам, пошел. Я немного опоздал, зашел в кабинет, а у всех лица белые. Алена вообще чуть в обморок не упала. И все смотрят на меня. Вадик попытался мне что-то сказать, но стушевался. Прошло минуты две, и только тогда, наконец, мне все объяснили. Я был в ярости, но на своих друзей я долго сердиться не могу, поэтому через пару дней мы забыли об этом. Но все-таки жаль, что я не видел плачущую по мне старосту!

Алена, словно прочитала мои мысли и недовольно взглянула на меня. Очень впечатлительная девушка! И так не похожа на мою Катю…

На «мою»… Я снова могу говорить: «Моя Катя». Мы забыли про все, что было у нас в прошлом. Изменить ничего нельзя, а жалеть об этом просто бессмысленно.

Прошлым летом я внезапно почувствовал, что Катя мне надоела, и решил ее бросить. Она по-прежнему любила меня и ни о чем не догадывалась, но я твердо решил разорвать наши отношения. Надо было сделать это сразу, а я тянул. И однажды она пришла ко мне поздно ночью и сообщила, что беременна. Я не поверил и настоял сходить к врачу еще раз, вместе со мной. Оказалось, она не врала. Действительно, той ночью я нажрался как свинья и забыл про презервативы.

Это был шок. Я стал обвинять ее во всем – начиная с непредохранения и кончая тем, что это вообще не мой ребенок. Но самое ужасное было не это. Катя твердо решила оставить ребенка, и никакие мольбы и угрозы на нее не действовали. Когда я орал на нее, она бледнела, но тихо и твердо говорила:

– Милый, я хочу этого ребенка, это наш малыш – твой и мой. Наш.

Я представлял себе ее отца, который в этом случае обязательно поженит нас, и мне становилось плохо. И я поставил окончательное условие – или я, или ребенок. Катя была раздавлена. Она умоляла меня, рыдала, становилась на колени, говорила, что умрет без меня или покончит жизнь самоубийством, но мне все это казалось какай-то игрой, глупой, но одновременно смешной игрой… А я вдруг осознал, что не хочу больше ее никогда видеть, и ушел.

Приняв это решение, я успокоился, и меня перестала интересовать реакция ее отца, она сама, и этот урод-ребенок. Через знакомого – никому из своих друзей я ничего не рассказал – я передал ей деньги на аборт и вычеркнул ее из своей жизни.

Она звонила мне, плакала, сказала, что избавилась от ребенка, но я молчал. Вскоре звонки прекратились.

Но постепенно, спустя где-то полгода, я понял, что ошибся. Я по-прежнему любил эту девушку, или вернее, наконец-то полюбил – полюбил отчего-то тогда, когда ее уже не было рядом, но возвратиться уже не мог. Даже когда встретил ее отца, долго думал, звонить или нет. Но все-таки решился.

К телефону подошла Катя, и я бросил трубку. Затем позвонил еще раз, и опять подошла она.

– Позовите Николая Петровича, – бодро сказал я. – Он дома?

Пауза. Потом тихое:

– Здравствуй, Кирилл. Папы нет.

Так буднично? Здравствуй, Кирилл – и все? Никаких слез, никаких упреков. Будто только вчера расстались.

– Он говорил, что видел тебя. Ему что-то передать?

– Да нет, ничего. Как ты?

– Прекрасно. – Я почти увидел, как она усмехнулась. – Извини, у меня дела.

– Подожди, – заторопился я. – Не кидай трубку. Что ты делаешь сегодня вечером?

Вторая пауза.

– А в чем дело?

– Мы могли бы встретиться, – выдавил я, мгновенно вспотев.

– Зачем?

– Посидим где-нибудь, поговорим.

– Хорошо. Когда?

– В семь, у «Макдоналдса». Тебя устраивает?

– Да.

С этого телефонного звонка началась другая жизнь.

Вспоминая об этом, я совсем отвлекся и очнулся только после толчка Вадима.

– Ты что, заснул? Мы уходим.

Тут я с большим удивлением увидел, что празднование уже закончилось и звучит звонок на пару.

– Идешь? – спросил Вадим. – Сейчас будет контрольная, на зачет.

– Нет, – пробормотал я. – Мне домой…

Через полчаса я уже был у Кати, а ближе к обеду позвонил от нее Глайзеру, чтобы узнать планы на вечер, и еле застал его дома.

– Омар, мы тебя ищем целый час! – воскликнул он. – Где ты?

– У Кати.