Там, где папа ловил черепах

Мы с Алешкой чувствовали себя так, будто мы сами революционеры. Притихший Ленька подошел с каким-то вопросом, но мы на него даже не взглянули. Интересно, как раньше поступали революционеры с подобными предателями?

Коля подошел и крепко пожал нам руки.

— Так или иначе, дорогие, — обратился ко всем папа, — а эти находки мы несем в музей.

— Конечно, конечно.

На другой день я, папа и Алешка пошли в музей. Мы волновались, но там нас немножко расхолодили. Им хотелось, чтобы было найдено что-либо посущественней.

И все же Они пообещали прислать комиссию и фотографа. Вернулись на Лоткинскую.

— Товарищи! Нужно подготовиться к встрече комиссии и фотографа!

— Придут?

— Конечно.

— Когда?

— Скоро.

— А вдруг тут захотят открыть музей?

Кто он?

— Кем был мой дед? — строго спросил Алеша у бабки Фроси.

— Это который? — Она сразу почувствовала серьезность момента, села, вытерла горсткой руки уголки сухих губ.

— Как который? А сколько у меня их было?

— Два.

— Как два? — вытаращил он глаза.

— Так вот и два. С первым я разошлась.

— Это с моим родным, что ли?

— Нет. Это с тем, от которого твоя тетка Феня рожденная.

— Бестолковая ты, — сказал Алешка. — Пирожки вкусно печешь, а бестолковая. Скажи, чем мой родной дед занимался?

— Токарем был, а под конец лудил посуду.

— Боролся он?

— Боролся, боролся, а как же?

— Мы о чем говорим?

— О чем?

— Революционной деятельностью мой дед занимался?

— А я откуда знаю? Может, и занимался. Как все, так и он.

— А где ты была?

— Ту-ут.

— Ну хоть что-нибудь ты можешь вспомнить?

— Вспомнила: взносы он делал в рабочую кассу.

— И все?

— А уж как ногу ему машиной покалечило и уволили его, посуду лудил.

— Поня-атно, — разочарованно протянул Алешка. — А я-то думал…

* * *

Ярошенчиху расспрашивать не пришлось. Очень сердитая, она сама сразу сказала, что муж ее был человек неплохой, — не возьмет она греха на душу, бог за неправду покарает, — и вроде добрый был. Но гулял. Так гулял, так гулял!.. А как нашел беспутную женщину, уехал с ней, хоть напоследок слезами обливался. Околдовала его, подлюка. А Тоне тогда и двух лет не было.

* * *

— Эмиль Людвигович всегда был начальником? — спросила я у дяди Эмиля.

— Нет. Сначала он был машинистом, — твердо проговорил дядя, и ноздри его орлиного носа затрепетали. Однако, заметив мой недоверчивый взгляд, добавил мягче: — Прежде чем стать инженером и начальником, твой дедушка работал — как настоящий пролетарий — сначала помощником машиниста, а затем машинистом. Он был машинистом первого класса.

Мы помолчали.

— Что еще интересует тебя? — с улыбкой спросил дядя.

— Мы хотим узнать, кто был тем революционером.

— Мой отец купил тот дом в 1916 году, так что при всем своем желании он не мог им быть.

* * *

Еще и еще раз пытались расспрашивать бабку Фросю — и Ярошенчиху. Старушки прекрасно помнили, почем было при Николае масло да почем куры, а о революционерах они не помнили. Да, бастовали при царе рабочие, весь район, бывало, бастовал, а революционера они ни одного и в глаза не видели.

Расспрашивали мы и тетю Юлию. Она сказала:

— Мы с Резо поселились тут уже после Октябрьской революции. При меньшевиках. А прежде жили у его родителей, внизу, около депо. Сюда, наверх, я и не ходила никогда.

Так мы ничего и не узнали. А комиссия из музея все: не шла. Уже кончилась в школе вторая четверть, началась третья…

— Они не придут, — сказал Алешка. — Обманщики. Им наплевать на революционеров.

Мне тоже было обидно. Ведь как мечтала: раскроют музейные работники тайну нашего двора, и мы узнаем удивительные вещи. Как хотелось мне заглянуть в прошлое и увидеть там одно лишь героическое. А может, тот человек и сейчас жив и не подозревает, что мы о нем думаем? Если бы можно было объявить, например, по радио: «Товарищи! Мы живем на Лоткинской, 33. Мы нашли в подвале флигеля листовку, патроны и спички. Мы любим человека, который скрывался там, — он боролся за наше счастье. Может, кто-нибудь помнит того человека? А если сам он жив и услышит это объявление, пусть отзовется».

— И-и-и-и, — выслушав меня, разочарованно протянул Алешка. — Не было никакого революционера, вот и все.

— Был! А откуда листовка?

— А почему не приходит комиссия?

Они пришли, когда их уже никто не ожидал. Мы рассказали про подкоп и пригласили залезть под флигель. Не захотели. Сфотографировали наш дом со стороны улицы и флигель со стороны сада.

— Фотографии эти будут храниться в музее, — сказал один из них. — А если найдете еще что-нибудь, обязательно принесите.

«Па-любил за пепель ные ко-осы…»

Жарко. Сидим весь день на туте. Слезаем только на минутку, чтобы облиться в прачечной водой и — опять на дерево. Там прохладнее, и оттуда все видно: Коля и его товарищи учатся в галерее танцевать фокстрот. Танцуют под радиолу, которую он сам смонтировал. Коля скоро уедет в Москву поступать в радиоинститут.

— Не забывай нас, Коля!

— Буду приезжать на каникулы, — отвечает он слегка в нос: ему приятна грусть товарищей.