Там, где парят орлы. Последняя граница

Шэффер… Мысли Смита вновь вернулись к нему. Шэффер чувствовал себя не лучше, чем майор. Он едва очнулся, приходя в себя от тяжелого кошмара и ощущая во рту соленый привкус. Сквозь туман в голове он услыхал женский голос, повторяющий его имя. В нормальной обстановке Шэффер всегда живо откликался на женские голоса, но теперь ему хотелось, чтобы женщина умолкла: она была частью того тяжелого сна, в котором ему раскроили голову, и чтобы боль прошла, надо было проснуться. Он со стоном уперся ладонями в пол, пытаясь приподняться. Ему стоило немалых трудов, помогая себе руками, оторвать голову от пола. Голова была чужой: в нее словно всадили мясницкий топор и набили ватой. Он помотал ею, чтобы рассеялся туман, — и напрасно, потому что из глаз снопом посыпались разноцветные искры. Шэффер поднял тяжелые веки, и пестрый калейдоскоп потихоньку растаял в воздухе. На полу проступили знакомые очертания его собственных рук. Он окончательно пришел в себя — но кошмарное наваждение не отступало. Он по–прежнему чувствовал во рту соленый привкус крови, голова все так же кружилась в каком–то бешеном танце, а женский голос продолжал звать его:

— Лейтенант Шэффер! Лейтенант Шэффер! Очнитесь. лейтенант! Очнитесь же! Слышите меня?

Где–то он слышал этот голос, подумал Шэффер, вот только где? Должно быть, очень давно. Он повернул голову на голос — он исходил откуда–то сверху — и перед глазами опять поплыла разноцветная мозаика. Нельзя двигать головой, заключил Шэффер. Он подтянул под себя колени, подполз к какой–то механической штуковине, за которую удобно было держаться, и потихоньку поднялся на ноги. Ноги дрожали, но он все–таки стоял.

— Лейтенант! Лейтенант Шэффер! Я здесь, наверху!

Шэффер невероятным усилием приподнял голову — казалось, этот простой жест занял у него целую вечность, — и беспорядочный хоровод разноцветных светил перед его глазами собрался в аккуратное созвездие. Он узнал этот голос — голос Мэри Эллисон, ему казалось, он узнал даже ее бледное лицо со следами слез. Впрочем, уверенности не было — взгляд не мог сосредоточиться. Он никак не мог понять, какого черта она делает там наверху, за какой–то решеткой вдребезги разбитого светового люка. Его мысли тупо продирались сквозь самые обычные вещи. Они были похожи на пловца, вынужденного плыть против течения, путаясь в густых водорослях.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Мэри.

Вопрос его рассмешил.

— Кажется, кое–что чувствую, — не сразу ответил он. — А что случилось?

— Они ударили вас вашим же автоматом.

— Вот оно что. — Шэффер понимающе кивнул и тут же пожалел об этом. Он осторожно пощупал кровоподтек на голове. — Должно быть, сотрясение… — Он резко оборвал себя и медленно повернулся лицом к двери. — Что там такое?

— Собака. Похоже, собака лает.

— Я так и думал, — сказал он притихшим голосом и как пьяный прислонился ухом к железной двери. — Много собак. И стучат молотом, да не одним. — Он отошел от двери и, спотыкаясь, подошел к тому месту. откуда хорошо было видно Мэри. — А где майор?

— Отправился за ними, — бесстрастно ответила она. — Вспрыгнул на крышу вагончика.

— Так, значит, — Шэффер воспринял известие как нечто заурядное. — И что же дальше?

— Что дальше? — Раздраженная его явным безразличием, Мэри повысила голос: — Была драка, и кто–то слетел вниз. Не знаю, кто.

— Один из этих, — убежденно ответил Шэффер.

— Откуда вы знаете?

— Майор Смит не из тех, кто сваливается в пропасть. Это кстати, цитата из воспоминаний будущей миссис Шэффер. Наш майор Смит не имеет обыкновения падать с крыши фуникулера. А это цитата из воспоминаний будущего мужа миссис Шэффер.

— Похоже, вы приходите в себя, — заметила Мэри, — Вы, пожалуй, правы. Там кто–то сидит на крыше, и вряд ли кто из этих…

— А откуда вы знаете, что там кто–то сидит?

— Вижу, — нетерпеливо ответила она, устав от объяснений. — Луна светит. Да сами взгляните. Шэффер взглянул сам, потер глаза рукавом.

— Должен вам сказать, любовь моя, что я не могу разглядеть даже самого вагончика.