Там, где престол сатаны. Том 1

И это было еще далеко не все, что пришлось увидеть и услышать Сергею Павловичу в «Московской жизни», пока, брошенный неведомо куда скрывшимся папой, он слонялся по коридорам редакции, время от времени пристраиваясь к курящим и внимая их разговорам. В одной кучке толковали на тему, в притягательной силе которой было нечто от всеобщего помешательства, – о масонах. Между ритуальными словами о тайном обществе с претензией на мировое господство, упоминанием о ложе ПИ-2, верховный деятель которой повесился или был повешен под лондонским, кажется, мостом вблизи знаменитого Тауэра, избитыми вдоль и поперек ссылками на первое после отречения царя русское правительство, будто бы сплошь состоявшее из них, из вольных каменщиков, многозначительным цитированием «Протоколов сионских мудрецов» и звучным (должно быть, итальянским) именем некоего Сеттембрини, якобы олицетворявшим гуманистическое начало, от века присущее этой величайшей идее, раздавались и другие речи. Очень худой и очень бледный человек с такой же, как у Сергея Павловича, папиросой в углу рта, щуря от дыма глаза, говорил, что лично для него «Протоколы» не существуют ни как факт истории, ни – тем более – как факт общественной мысли. Лишь подонки, грязные политики и невежды, безжалостно заявил он, при этом прямо глядя на одного из участников собеседования и властным жестом пресекая предпринятую им попытку протеста, вроде господина Нилуса, дядюшки Адольфа и пары-тройки выживших из ума православных архиереев, могут позволить себе опираться на это несчастное и примитивное сочинение. Бурцев, подсказал кто-то. Вот именно! Читайте Бурцева, колом стоявшего в глотке всех режимов: царского, февральского и совдеповского.

На лестничной площадке, под табличкой «Место для курения» и заплеванной урной в углу, почти у каждого (за исключением случайно сюда забредшего Боголюбова-младшего) было свое мнение о масонах. Но убежденный противник «Протоколов», дымя папиросой, над всеми решительно брал верх. В России, говорил он, святые люди начинали масонство. Новик'oв, великий просветитель, гений издательского дела, примернейший христианин – да в любой другой стране ему давно бы поставили десяток памятников! А у нас ему при жизни – тюрьма и ссылка, а по смерти – такая, знаете ли, брезгливо-благочестивая гримаска. Ну как же – масон! И что? Возьмите гребень: или ваш марксистский (тут он кивнул в сторону ухмыляющегося парня лет тридцати с бородой Карла Маркса и пьяными, веселыми глазами), или церковный (он указал на человека средних лет с неявно выраженными, но все-таки ощутимыми еврейскими чертами, и Сергей Павлович догадался, что это и есть тот самый Южный-Фуюжный, чья статья о защите прав верующих попалась ему в «Московской жизни») – в нашем случае, ей-Богу, хрен редьки не слаще – и вычешите масонов из русской истории. Что у вас останется, позвольте узнать? Где Витберг – гениальный зодчий и неудачливый строитель? Пушкин наш Александр Сергеевич? Кутузов, победитель французов? Державин? Бортнянский? «Коль славен наш Господь в Сионе…» – этот масонский гимн до семнадцатого года пела вся Россия!

– Да ты, дружочек, и сам небось в какой-нибудь ложе вместе с Михал Сергеичем… И кто там у вас еще? Рома с циркулем? Академик Лихачев с мастерком в древней руке? Ну-ка, дай, я прикурю… – И единственный на лестничной площадке представитель марксизма потянулся с сигаретой во рту к апологету масонства, но, качнувшись, едва не угодил бородой в огонек протянутой ему папиросы. Дружеские руки поддержали его. Нашелся, однако, в курящем сообществе либо завистник, либо человек, измученный утренней жаждой.

– Где ты успел, Кудрявцев-злодей?! – с тоской воскликнул он.

И злодей-Кудрявцев высыпал ему на рану добрую пригоршню соли, признавшись, что вместе с Сашкой Южным (и Южный печально кивнул, удостоверяя, что так все оно и было) поутру они отправились в Даниловский монастырь, где Сашке должны были воздать за его клерикальную статейку. Их встретили: завхоз этого заведения, рыжий боров с зелененькими глазками плута, пьяницы и обжоры («Зачем ты так? – страдальчески вздохнул Южный. – Отец Владимир… Эконом. Неглупый человек»), и начальник монастыря, елейно-сладкоголосый субъект, с которым лично он, Кудрявцев, никогда не согласился бы переночевать в одной комнате.

– Наместник, – прошептал Южный. – Архимандрит Евтихий… Профессор Духовной академии… Ты, Дим, напрасно…