Там, где престол сатаны. Том 1

и многое другое.

Каким-то образом в их беседы вкралась тема бани. Студиоз вздохнул:

– Хорошо бы.

С ученым видом знатока Давид возразил:

– До – можно, а после – ни в коем случае. – Левый его глаз окончательно перестал ему повиноваться и, обосновавшись возле переносицы, с особенной печалью смотрел в сторону.

– Простите, – с виноватой улыбкой промолвил Сергей Павлович. – Но я не понял. Что такое… до и что такое… после?

Еще не утерявшим пронзительность взором друг Макарцев верно оценил его состояние и преподал ему сердечное наставление не забивать голову ненужными подробностями. Ибо в баню можно всегда. Такой чудный вечер было бы совсем недурно продолжить в парилке. Какие у нас тут ближайшие общедоступные? «Оружейные»?

– Кто-то мне говорил недавно, – припомнил Макарцев, – что это не баня, а вытрезвитель: холодно и грязно.

«Оружейные» отставили. «Центральные»? В свое время в первом разряде там было недурно. Вызвали Павлика и велели ему узнать, могут ли четверо во всех отношениях приличных граждан прибыть и насладиться. Вернувшись, Павлик доложил: не могут. В бане ремонт.

– «Сандуны»! – воскликнул студиоз.

Тут, однако, свое слово деликатно вставил Павлик, предостерегший Виктора Романовича от опрометчивого шага. «Сандуны» теперь совсем не то. Дутая слава. Кино снимать можно, париться же – ни в коем случае. Со своей стороны он посоветовал бы «Кожевнические» с их мощной печкой и в меру прохладной водой небольшого бассейна. Вместе с тем, поскольку Виктор Романович ему как родной отец, он не в праве утаить: в предбаннике то и дело шныряют крысы.

При упоминании о крысах Сергей Павлович вздрогнул.

Разыгравшимся воображением он только что был унесен в некий волшебный край, где по берегу чистой и тихой речки не спеша прогуливался крепкий старик с окладистой белой бородой и живыми темными глазами, Петр Иванович Боголюбов, его дед. По неясному Сергею Павловичу стечению обстоятельств рядом с дедом шла девушка, в которой он узнал Аню. Павел Петрович, понурившись, ступал следом и время от времени пытался что-то сообщить отцу о его внуке, но Аня, смеясь, качала головой и убеждала Петра Ивановича не во всем доверять словам Павла Петровича, бывающего иногда обидно несправедливым к собственному сыну. «Ты его любишь?» – строго спросил дед, и Аня, чуть помедлив, ответила ему, что может быть.

Со счастливой улыбкой внимал Сергей Павлович их разговору.

Тем временем, широко раздвинув ручки, Павлик показывал Виктору Романовичу размер, до которого отъедаются в Кожевнических банях наглые твари.

– Это… с хвостом? – завороженно глядя в пространство, заключенное между детскими ладошками Павлика, спросил Сергей Павлович.

– Без хвоста! – победно отчеканил спасенный другом Макарцевым от алкоголизма маленький человечек.

– Я туда не пойду! – панически вскрикнул Сергей Павлович, живо представив огромную банную крысу и свое беззащитное перед ней голое тело.

Виктор Романович Макарцев ловко простучал по столу пальцами бодрый мотив.

– Послушай! – с лицом, озаренным внезапной и обещающей мыслью, обратился он к виновнику торжества. – У тебя, ты говорил, появился новый знакомый – гардеробщик в бане. Открой нам, где этот достойный человек и где эта баня?

Сергей Павлович звучно хлопнул себя по лбу. О чем мы говорим, коллеги! Есть в этом холодном городе теплое место, где нам будут искренне рады. Неподалеку от Третьяковки. Из метро через Ордынку, потом направо и за церковью в переулок налево.

– Кадашевские, – ласково уточнил Павлик. – Народ хвалит. Я вам пивка в баньку.

– Н-ну… быть может… и еще? – словно бы размышляя вслух, молвил Макарцев.

– Обязательно! – с горячим участием откликнулся милый маленький человек. – Я для вас приготовил, а вы свою принесли. У меня, ей-богу, не хуже. Вот увидите.

С одной стороны, хорошо и полезно для здоровья было выбраться, наконец, из прокуренной «Ямы» на свежий воздух, но с другой стороны, вряд ли могло быть что либо более мерзкое, чем снег с дождем, сырой ветер и ледяная жижа под ногами. Простонав, Сергей Павлович сообщил друзьям, что чувствует себя бездомным псом.

– Я бы завыл, если б на небе была луна.

Все четверо подняли вверх головы. Мрак с темно-багровым подсветом висел над Москвой, а из мрака валил мокрый снег и сеял мелкий дождь.

– Баня – вторая мать, – бодрясь, сказал Макарцев. – Обещаю нирвану и забвение климатических, бытовых и служебных гадостей. – Он выдвинулся к краю тротуара и поднял вверх руку, приманивая проезжающие мимо машины.

Их сообществу грозил, между тем, раскол. Доктор Мантейфель вдруг вспомнил о доме, где его ждут жена и дочь, которой он обещал контурные карты по истории. Сохранивший здравость мышления студиоз заметил, что карт нет, не было и не будет.

– А кому ты нужен без карт и косой.

Давид умолк в тяжком раздумье. А Макарцев уже призывно махал с переднего сидения ободранного «Жигуленка»:

– Поехали!

– Нет, – очнувшись, сипло, но твердо заявил Давид. – Нельзя идти в баню пьяным.