Там, где престол сатаны. Том 1

– Не терзайтесь ненужными сомнениями, – сухо заметил о. Вячеслав. – Явившись к врачу, не станете же вы колебаться и утаивать от него свои немощи?

– Я сам врач, – с непонятным ему самому вызовом произнес Сергей Павлович.

– Тем более. Но сейчас вы не врач.

– А кто?

– Блудный сын. Я, по крайней мере, хотел бы так думать… Но вы, – с внезапной силой произнес о. Вячеслав, и его жиденькая седая бородка, бледность, худоба, слабый голос – все куда-то исчезло, и перед Сергеем Павловичем был сильный, властный человек с испытующим взглядом ясных, цепких глаз, – вы ощущаете, что возвратились в отчий дом?! И можете ли сказать отцу: я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим? Если есть это чувство в вашей душе, если оно жжет вам сердце, если переносить горечь чужбины вам стало невмоготу – я приму вашу исповедь. Ибо для меня это будет еще одно подтверждение евангельских слов: ты был мертв – но ожил; пропадал – и нашелся. Если же вы оказались здесь по другим причинам… За компанию или заглянули из любопытства… В последнее время становится хорошим тоном бывать в церкви, – холодно заметил о. Вячеслав. – А в церкви, к вашему сведению, не бывают. В церкви – живут. Таким образом, – он вскинул голову и, выпятив бородку, как-то сверху вниз глянул на Сергея Павловича, – если вы здесь – гость, то нет ни малейшего смысла посвящать меня в подробности вашего житья-бытья. Если же пришли навсегда… навсегда! – проникновенно молвил он, – то проси, грешник, милосердия у Творца всех и вся. Мытаря Он простил, блудницу, разбойника – и неужто на тебе, сын блудный, будет исчерпано милосердие Его? Проси – и получишь. Но прежде примирись со всеми, к кому испытываешь ненависть, на кого обижен, кому, может быть, пожелал злого… Прости – и тебе прощено будет!

– А с Иудой, – вспомнил Ямщикова Сергей Павлович, – мне мириться? И ему прощать?

– Иуду? – о. Вячеслав слабо улыбнулся и выдохнул: – Прощать.

…Час спустя на Чистопрудном бульваре, привстав на цыпочки, Аня обняла и поцеловала Сергея Павлович.

– Я тебя поздравляю, – сияя, проговорила она, он же хмуро кивнул ей в ответ. – Сережинька! Первое в твоей жизни причастие… Ты что нерадостный? Устал? Проголодался?

Он вытянул из пачки папиросу и остановился, прикуривая.

– Ничего, – затянувшись, сказал Сергей Павлович. – Просфорка сытная. – Он подумал и добавил: – Непропеченая.

– Все не по тебе, – смеялась она и чудесным мягким своим взором заглядывала ему в лицо. – Свечки коптят. Просфору не так выпекли. А помнишь, какую молитву читали после причастия?

– Да там разве поймешь, – буркнул Сергей Павлович, пытаясь объяснить себе, отчего вместо восторга и ликования, которыми должна была быть объята его душа, гнетущее чувство все сильней завладевало им и вызывало прямо-таки кощунственные мысли о бессмысленности всего того, что он говорил и делал в церкви. Петр Иванович и преподобный наверняка им огорчены. Петр Иванович, надо полагать, сетует, что внук не воспитан в незыблемых понятиях христианской веры. Отсюда шатание, разброд и подозрительность не только к тому, что происходит в храме, но, главное, к самому себе. Он не верит, что способен поверить! Старец вздыхает. Будем снисходительны. Он только на исходе сорок первого года жизни познакомился со священными письменами нашей веры и, несмотря на несомненное стремление приблизиться к истине, подвержен сомнениям, вполне естественным для человека его возраста и воспитания. Времена чудесных обращений прошли, хотя, рассуждая по справедливости, младший Боголюбов мог бы глубже вдуматься в явленные ему знаки и смысл случившихся с ним в последнее время событий.

– Ты что молчишь? – спрашивала между тем Аня. – Не помнишь? Попали терние всех моих прегрешений – помнишь? А это: не отринул мя еси грешного? Или вот: Ты бо еси хлеб животный, источник святыни, податель благих – это помнишь?

– Помню, – нехотя отозвался Сергей Павлович.

– Сере-ежа! Да что с тобой?! Ты и в самом деле будто не рад. Тебе, может быть, отец Вячеслав не понравился?

– Да при чем тут отец Вячеслав! Я сам себе не нравлюсь.

– Сережинька, милый, – она взяла его под руку и тесно прижалась к нему плечом, – я, кажется, понимаю… И я, когда первый раз причастилась, тоже была… – Аня замялась, подыскивая нужное слово, – …какая-то не такая. Скучная. Знаешь, – оживленно говорила она, стараясь выступить на полшага вперед и отыскать глазами его глаза, которыми он упорно рассматривал размокшую дорожку у себя под ногами, – мне тогда никто ничего не внушал, но я почему-то была уверена, что вот подойду к Чаше, приобщусь – и со мной непременно и немедленно что-то случится…

– Случилось? – не поднимая головы, спросил он.

– Какой была – такой осталась, – засмеялась она. – В тот вечер даже поссориться умудрилась…

– С кем? – мгновенно вскинул голову Сергей Павлович, хмуря брови и взором уязвленного сомнениями супруга пронзая Аню.

– Боже мой! – изумилась она. – Отелло! Ты ревнивый? Ну скажи, скажи: будешь меня ревновать?

– Непременно, – пообещал он. – Так с кем же ты поссорилась?