– Ты не понимаешь! Не в состоянии понять! Не найду я этого Завещания, ну и черт с ним! Но вдруг я могилу Петра Ивановича найду! Ты… – желая придать неотразимую силу своим доводам и доказательствам, правду же сказать – более чувствам, чем соображениям чистого разума, каковых в его голове не было и в помине, он собрался бросить Павлу Петровичу обвинение в том, что, занятый своим ничтожным эпикурейством, тот потерял могилу мамы, и где и как ее теперь отыскать, ведомо одним лишь силам небесным, и если ему, равнодушному вдовцу, по всей видимости, все равно, то его, сына, безмерно удручает отсутствие места, где бы он мог пролить накопившиеся в груди скорбные слезы, возложить цветы покаяния, любви и памяти и где, наконец, рядом с дорогим прахом и сам он по праву обрел бы вечный покой, – но, слава Создателю, удержался. – …Когда Аня позвонит – скажи, я ее жду у метро в семь. Не забудешь?
– Ты не забудь, что я тебе сказал! – ему вслед крикнул Павел Петрович.
Сергей Павлович вылетел на лестничную площадку, хлопнув дверью, и тотчас напоролся на Бертольда, который, в отличие от него, осторожно, будто хрустальную, прикрывал железную дверь своей квартиры.
– Не поделил со старым хреном красотку? – участливо осведомился сосед-шакал. – Какие проблемы, Сержик! Ты ее спереди харишь, а он сзади. По-родственному!
– Ты… – прошипел Сергей Павлович, крепко схватив Бертольда за плечи и с неожиданной для себя яростной силой приперев его к железной двери. – Скот! Башку отвинчу! Понял?!
Узкое лицо «шакала» побагровело, он дернул плечами, пытаясь высвободить их из рук доктора, и одновременно двинул коленом, целя Сергею Павловичу между ног. Боголюбов-младший успел повернуться боком и, еще раз тряхнув Бертольда, скрылся в лифте.
– Ты мне, засранец, за все ответишь! – сквозь сомкнувшиеся створки услышал он клокочущий злобой голос «шакала», затем лифт шатнуло от его напутственного пинка, и Сергей Павлович вздрагивающим пальцем нажал кнопку первого этажа.
– Вот мерзавец! – пожаловался он в пустоту.
Отвратительная личность, прообразующая попрание всех нравственных ценностей и разрушение мира. Мелкий бес. Обожаемое дитя Максима Михайловича. Ему стало тошно. Отца Викентия убили, Кириака и с ним еще двух епископов убили, митрополита Вениамина и с ним еще троих расстреляли, и многие рабы Божьи, священники, иноки, епископы, братья и сестры, предсмертной поступью прошли через его душу, сам он едет в архив, где сердце его снова будет рваться от скорби, где, может быть, предстоит ему чаемая встреча с дедом Петром Ивановичем – и вместо того, чтобы не расплескать в себе драгоценное чувство щемящей любви и горькой печали, он яростно трясет Бертольда и страстно желает разбить ему башку о железную дверь, сооруженную им в целях защиты семейного достояния и собственной жизни. Се человек. И что скажет он в свое оправдание Ане, когда вечером встретит ее у метро, и они рука об руку пойдут к нему домой… Сердце у него глухо застучало. Ты возлюбленная моя, подруга и жена моя, ты одна способна понять все сильнее и сильнее терзающую меня муку.