Там, где престол сатаны. Том 2

– Топтуны ваши! – уже не сдерживаясь, яростно заорал Сергей Павлович. – Все пятки оттоптали! В храм идешь – и там поганая рожа!

– Ой, Х-хосподи, – простонал Антонин. – Христом Богом – не надо шума. Вы доктор, но вы племянник, он – ваш дядя, человек сильно пожилой, заслуженный, он вам ничего зря не молвит, а Бог велел вам его почитать. У него к вам просьба, и я, грешный Антонин, с той же просьбой к вам припадаю. Никому оно не полезно, это завещание. Пусть себе хниет, ежели еще совсем не похнило по прошествии стольких-то лет! Церковь Божия поднялась, окрепла, мощный имеет авторитет у государства, народ в храмы пошел – а вы имеете странное мечтание старинную бумагу из тьмы извлечь и все порушить. Не губите! – И Антонин собрался было сползти со стула и опуститься перед доктором на колени. – Коленопреклоненно…

Сергей Павлович молча и злобно подхватил его и усадил на стул. С каких это пор… Тут голос его сорвался, и он стал шипеть, как змея. …Бог велел почитать предателей? С каких это пор Иуда стал наравне с Христом, а Каин – с Авелем? Где Петр, брат твой? Николай Иванович отправил в рот очередной кусочек торта и пожал плечами. Разве я сторожем был приставлен к брату моему? Не-ет, не сторожем… Сергей Павлович заговорил в полный голос. Мучителем! Палачом! Убийцей! Николай Иванович отшвырнул ложку. В тусклых серых его глазах вспыхнули маленькие хищные огоньки, и он молча жег ими младшего Боголюбова, опять сорвавшего голос и теперь хрипевшего, что даже если бы и знал – ни за что не сказал бы. Пусть… Викентий… которого убили… Он мне открыл, о чем завещание. Оно о чистоте Церкви, о ризах ее незапятнанных, о том, что не может в ней быть ни епископа, ни клирика, поставленного властью или за деньги. Пусть! Все! Знают! И конец тогда Московской Патриархии, блуднице, прислужнице и лизоблюдке! Пал, пал Вавилон, город мерзости, грязи и порока, с восторгом и яростью хрипел Сергей Павлович. Чистая Церковь создастся когда-нибудь на его месте, Церковь, достойная Агнца, не смешивающая свою грязь со святой кровью, гнушающаяся лжи и обличающая злодейства.

– Ой, Боже, шо он несет, ваш доктор! – Антонин умоляюще протянул руки к Николаю Ивановичу. – Он, може, не в полном разуме?

– Идеалист – худшее говно, – изрек Ямщиков. – Ты, дурачок, чем кликушествовать, лучше скажи, куда в понедельник ехать собрался?

– А-а, – торжествующе засмеялся Сергей Павлович, – упустили! А я-то думал, топтун у меня за спиной…

– Он тебя в толчее потерял. Да ты напрасно радуешься. Сам не скажешь – все равно узнаем. Дай-ка, Антонин, телефончик… Ишь, прямо как у нас до войны. Под старину. В старине, – рассуждал Ямщиков, накручивая диск, – есть благородство форм, изящество, соразмерность… А сейчас кругом одна штамповка. И вещи, и люди… Але! Отец Вячеслав? Ну? Куда, куда? Ах, вот как… Ну спасибо, дорогой, выручил. Зачтется тебе. – Он положил трубку и тусклым взглядом окинул доктора. – На родину предков собрался? К отеческим гробам? Хвалю. Ну, – сказал он как бы про себя, – еще один кусочек. Последний. Чудо-торт! Где только гробы будешь искать? Прадеда твоего в Юмашевой роще закопали… Александр в вятскую землю лег. А Петр… Кто знает, – вздохнул Николай-Иуда, – где его косточки… Но ты ищи, ищи. Благородное дело.

Так вот она какая у них, тайна исповеди… Сергею Павловичу стало трудно дышать. Господи, опять они Тебя предали. Аня, зачем ты им открыла? А священник – Иуда.

– Иуда, – с усилием промолвил Сергей Павлович. – Иуда, – повторил он уже громче. – Иуда! – вздохнув, наконец, полной грудью, выкрикнул он. – Все вы тут… Одно дело сообща делаете – Христа распинаете. Митрополит! – Сергей Павлович расхохотался. – Продажная шкура! Архиереи продажные, священники продажные, а вот, – он указал на смакующего торт Ямщикова, – их покупатель, наставник и кукловод!

– А ну, – архиерей поднялся со стула и властным движением руки указал Сергею Павловичу на дверь, – геть отсюда! Кого поносишь?! Козявка махонькая, а на каких людей… На Церковь! Не будет тебе ходу ни в один храм! Анафемой будешь! Геть!

– Я – и в храм?! И на исповедь к священнику-стукачу? И под благословение архиерея-агента? Да по мне ваше семейное положение куда меньший грех, чем ваша Иудина служба! Из-за вас, – он уже стоял, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула, – Россия сгнила… Он, – Сергей Павлович кивнул на Ямщикова, – ее погубил, а вы – развратили. А! – вдруг вспомнил он. – Ваш брат родной, а мой дед, Петр Иванович Боголюбов, вас так и назвал в письме: Иуда-Николай. И когда вас удар хватит, когда поволокут вас на Страшный суд, – торопясь и задыхаясь, говорил Сергей Павлович, – Петр Иванович перед Богом будет свидетельствовать: сей есть Иуда! И вечное для него место – в петле, на осине!

Он с трудом разжал пальцы, повернулся и вышел, столкнувшись в дверях с перепуганной насмерть колдуньей Евгенией Сидоровной.

И в состоянии, близком к помешательству, добрался до «Войковской», кинулся к телефону-автомату, набрал номер Ани и крикнул в трубку, не обращая внимания на стоявших рядом и проходивших мимо людей: